ЗВОНОК ИЗ ПАРИЖА

Был звонок телефонный настойчивым, громким, нежданным.

Я проснулась средь ночи и, сонная, трубку сняла.

– Номер ваш – «три-пять-два – двадцать восемь – тринадцать?

Как странно!

Номер мой, а звонят их Парижа.

Такие дела.

Кто звонил – мне сказали.

Фамилия, вроде, знакома:

Лопухин, Лопухов – в общем, русский.

Из Франции звал

То ль меня, то ли даму какую, навеки из дома

В чудный город Париж.

Место встречи назначил – вокзал.

Ах, чудак-человек!

Неужели он думал, что брошу

Тёплый дом и детей, и своих дорогих стариков?

Правда, трудно порою тянуть эту ношу,

Только это – судьба,

Это – нить их ушедших веков.

Разорвать и уйти от забот ежедневных куда-то –

Хоть в Париж, хоть в Нью-Йорк – неужели так просто смогу?

Мой отец был в войну убежавшим из плена солдатом

И скрывался среди эмигрантов в их узком кругу.

Не остался. Уехал в Россию.

А мне предлагают

Перебраться туда, где красиво, как в сказке, живут.

Только я отказалась тогда. И себя не ругаю:

На экскурсию можно поехать.

Но Родина – тут.

* * *

Предрассветные краски бледны и несмелы.

В них – полночная робость и чувство стыда

За весенний туман, удивительно белый,

И за солнечный луч, что застрял у пруда.

Но проходят минуты, и всё – по-другому:

Загорается небо и гаснет звезда.

Ночь уносит с собой тишину да истому,

Отправляясь, как встарь, неизвестно куда.

* * *

Не размашисто, нерасторопно

Я шагала куда-то вначале…

Вспоминаю душистые копны

И шуршание на сеновале.

Пахло сидром и липовым мёдом:

Деревенские запахи пряны,

Как морские, что сотканы йодом

Под водой на роскошных полянах.

Говорят, времена изменились.

Бег трусцой стал обычным явленьем.

Только берег по-прежнему илист

Возле топких болот, где мгновеньем

Почитают эпоху Советов

Или годы правленья Бориса…

Никуда не уйти от рассветов

Над Невой, над Окою, над Тисой.

Никуда не уйти от закатов,

Что горят своенравно и жарко

Несмотря на пальбу автоматов

И ворчание глупой цесарки.

Оглядевшись вокруг, понимаешь

Относительность всякого дела,

И поэтому с грустью глотаешь

То, что в детстве совсем не хотела.

ДОРОГА НА УГЛИЧ

Дорога на Углич тянулась мучительно долго.

Озябшие кустики ивы застыли во мгле.

В автобусе ждали – когда же появится Волга

И люди, живущие рядом, в богатом селе.

Однако – ни птиц, ни машин, ни телеги убогой.

Одна тишина да огромного неба платок…

Печальные мысли о грустной судьбе понемногу

Растаяли, сгинули, выйдя на новый виток.

Зачем суета, заводские высокие трубы

И рёв самолётов, пугающих клин журавлей?

Простые крестьянки здесь жили, не красили губы

И были красивы, рожали здоровых детей.

Суровое слово «прогресс» опалило природу.

Дымятся торфяники, дым разъедает глаза.

Бегут километры…

Мы смотрим на волжскую воду,

В которой исчезли сомненья, все «против» и «за».

* * *

Сколько можно смотреть на огонь?

Он беспечен, он пляшет ночами,

Как шаман, что плюёт на ладонь,

Соревнуясь в искусстве с врачами.

У огня переменчивый нрав:

То – он грозен, горяч, то – спокоен.

Понимает, что часто не прав,

Но стоит на своём, словно воин.

Завораживает и манит,

Обещает свидание с прошлым

И с грядущим.

Он – сильный магнит.

(пусть сравнение кажется пошлым)

Удивительный огненный лик

Почитали жестокие гунны…

Я молюсь на огонь, а старик,

Встав поблизости, трогает струны.

Не гитарные. Струны души.

И становится грустно немного

Оттого, что боясь ворошить

Чувство нежности, посланной Богом,

Мы черствеем.

И только огонь,

Обжигая, снимает коросту…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

С детства учат ребёнка: «Не тронь.

Будет больно!»

Всё в жизни не просто.