* * *

Вот постамент, вот – тумба,

Что-нибудь с них возьми…

Жизнь – как пустая клумба,

Вытоптанная людьми.

Тянется день вчерашний

К нам из последних сил.

Мне ничего не страшно,

Я ведь тебя любил.

Пальцы теряют цепкость,

В воздухе – дух белья.

Если что было ценным,

Это любовь твоя.

Режешь так звонко дыни,

Что ничего не жаль.

Смерть исчезает дымом,

Лёгкая, как вуаль.

Может, и жили б складно,

Но впереди – мечта.

Прошлого нет, и ладно –

Клумба стоит пуста.

* * *

К тебе стремятся до утра

Слова мои несчастные.

Их гонят гулкие ветра,

Дожди секут нещадные.

Но их не замечаешь ты,

В них мало знаменитого.

Они боятся темноты

И окрика сердитого.

Но если вдруг удастся им

Разворошить, что копится,

Ты смутно вспомнишь Первый Рим

И все междоусобицы.

Нырнёт к ногам святая дрожь,

Польются мысли лавою.

Но ничего ты не поймёшь,

Решив, что нервы слабые.

Постель чужая, дом не наш,

Ночь покрывало вышила,

Да, у меня такая блажь,

Чтоб ты меня услышала,

Чтоб проступило сквозь гранит

То, что вдвоём читали мы…

Ведь Юлий Цезарь не убит

И ждёт тебя в Италии.

* * *

Я разделился на несколько жизней,

Но ни одну не прожил до конца.

Ты становилась взрослей и капризней,

Я становился похож на отца.

Ты становилась взрослее и старше,

Я исступлённо вгрызался в слова.

Скрипка любимая, та же ты, та же…

Анненский умер, а скрипка жива.

Только смычок с ней уж больно курносый,

Он задавака и, верно, злодей.

Жизнь разделилась на пару вопросов –

Стоит ли дальше морочить людей?

Стоит ли дальше словечки, как поезд,

В даль уводить с небывалым трудом?

Жизнь превращается в кожаный пояс,

Что раскромсали столовым ножом.

Жизнь превращается в узкие тропки,

Как бы мне выбрать одну дотемна?

Мебель и книги годятся для топки,

Только любовь никому не нужна.

* * *

Я в ярости, я в старости

Стою одной ногой.

И нет конца той ярости,

Мой каждый день – изгой.

Тверская, прежде Горького,

И мексиканский бар.

Я пью текилу горькую,

Я стар, я стар, я стар.

В виски стучится прошлое,

А там и ты мелькнёшь,

Красивая и рослая,

Не верящая в ложь.

Меня сменяв на призраки,

Ты растворилась в них.

Берлинами, Парижами

Запнулся русский стих.

А дальше стал я гением

И вынянчил успех.

И даже индульгенцию

Я получил за всех.

Грызутся мысли ярые,

От них лишь пар извне.

Долги тревожат старые

И тени на стене.

Жаль, рюмки стали плаксами,

Дожить бы до хулы….

А в баре шум и клацанье

Тарелок о столы.

* * *

Бессонница. Гомер. И ничего не надо.

Но снится Мандельштам у жизни на краю.

Как хочется его мне вытащить из ада.

Но невозможно. Он и так уже в раю.

А где тогда Гомер? Вопрос, конечно, спорный,

Ведь рай тогда ещё не выполз из легенд.

Ну так и что с того? Долой характер вздорный!

Бессонница. Гомер. И скорый хеппи-енд.

Листва грозит упасть. В окне застыло что-то,

Похожее на ночь, лишившуюся сил.

Что корабли считать, когда им нету счёта?

Как нету счёта тем, кого не долюбил.

Проси портного сшить такой пиджак, чтоб роста

Хватило для всего. И даже для луны.

Бессонница. Гомер. О как же это просто!

Есть золото строки, которой нет цены.

* * *

Мы в Париж на рассвете прибудем,

Ты мне сладко шепнёшь: не спеши!

Будет нервно повизгивать пудель

В нашу честь на бульваре Клиши.

Пусть твой блеск отражается в речке,

Что глотает великий обман.

Я свои запоздалые речи

Растворю на бульваре Осман.

А любовь, пролетая над крышей,

Где пускались с тобою мы в пляс,

В небесах удивлённо напишет,

Что заметила в зеркале нас.

* * *

Листьев окончен танец,

Ты ни о чём не спросишь,

Даже когда привстанешь,

Чтобы увидеть осень.

Я виноват, наверно,

В том, что осталось мало.

В том, что бежать по венам,

Взрослая кровь устала.

В том, что тоска так близко –

Жгучая, как крапива.

В том, что сухие листья

Выглядят некрасиво.

Жили мы, не тужили,

Но пропустили лето.

В поисках смысла жизни

Жизнь потерялась где-то.

Если бы ты спросила,

Я б улыбнулся молча.

Всё, что любовь простила,

Стало судьбою волчьей,

Стало угрюмым эхом,

Стало шуршаньем лезвий,

Стало вчерашним смехом

Долгим и бесполезным.

* * *

В город мой, распятый

На семи холмах,

Приезжают сваты

И наводят страх

На невест случайных

И на женихов.

Дремлет сговор тайный

У семи холмов.

И в ответ на это

Несколько старух

Крутят пируэты

И хохочут вслух.

А в просторе синем

Райская бадья.

Это всё Россия,

Родина моя.

Это всё картинки,

Золотые сны.

Зашнуруй ботинки,

Подтяни штаны

И ступай с друзьями

В Бога душу мать.

Птица-тройка – в яме.

Надо вынимать.