Рассказ

Около одиннадцати Мария Николаевна, как обычно, приняла снотворное, легла в постель и включила ночник, чтобы немного почитать перед сном.

– Ваня, иди спать.

Иван Иванович смотрел футбол. Шел чемпионат мира. Второй матч в группе. Играли известные команды, но игра была скучная. Футболисты понимали, что все еще впереди. Крики комментатора до них явно не долетали.

Иван Иванович не был болельщиком, разбирался в футболе плохо, но даже он понимал, что играли плохо. Ему было скучно, хотелось спать, но он стоически сидел перед телевизором, потому что завтра на работе матч будут обсуждать, и ему не хотелось оставаться в стороне.

Временами, задремав, он вздрагивал от очередного выкрика комментатора. Вообще, диктор вел себя явно живее футболистов. Похоже, что он пытался доказать Ивану Ивановичу, что тот не зря сидят перед экраном.

Игра закончилась после полуночи. Счет он проспал, поэтому пришлось ждать окончания репортажа, которому предшествовала длинная, и от этого еще более раздражающая реклама.

Иван Иванович хотел перед сном умыться, но воды в кранах не оказалось. Ни горячей, ни холодной. Удрученно повертел ручки. Бесполезно.

Настроение испортилось окончательно. Стало обидно и за бездарное и совершенно не нужное сидение перед телевизором, и за пустые краны.

Пару лет назад его пригрел бывший сослуживец Никодим Вадимович, когда-то некоторое время бывший в его, Ивана Ивановича, подчинении в управлении, где Иван Иванович дослужился до старшего инженера. При нынешней власти Никодим Вадимович неожиданно занял солидную должность в муниципалитете. Случайно встретив на улице Ивана Ивановича он, памятуя о его исполнительности и аккуратности, предложил ему должность своего помощника. Со всеми надбавками, премиями и доплатами выходила вполне приличная сумма, так что Иван Иванович, перебивавшийся последнее время случайными заработками в дополнение к ничтожной пенсии, с радостью согласился. 

Иван Иванович ничего не решал, ни на что не влиял. Всю жизнь всего боялся: ответственности, начальника, а теперь и бандитов, и милиции. Взяток не брал, да ему и не предлагали.

Его задачей было аккуратно готовить те документы, которые требовал начальник. Сослуживцы в насмешку за глаза называли его «Наш бюрократ».

Временами в кабинет начальника заходили посетители. Как правило, это были солидные серьезные люди, приезжавшие на дорогих машинах.

Впрочем, в машинах, как и в футболе, Иван Иванович также не разбирался, но по внешнему виду он предполагал, что машины были дорогими: огромными, черными и блестящими.

Иногда после ухода посетителей начальник вызывал его в кабинет и вручал конверт или бутылку дорогого коньяка и конфеты.

– Это тебе за труды. Молодец. Я ценю твое старание. Думаю, что в конце года получишь надбавку.

Конверт был лучше коньяка. Иван Иванович не пил, в крайнем случае, хорошее вино вроде муската, а коньяк он вообще не переносил.

Конфеты он отдавал жене, с которой в мире и согласии прожил более четверти века, вырастил трех детей, поженил, и теперь они изредка привозили к ним на побывку внуков. А коньяк убирал в шкафчик, для гостей.

К дому подъехала машина. Кто-то стал громко говорить. Иван Иванович вышел на балкон. Внизу стояла машина-фургон, выкрашенная в голубой цвет.

«Аварийная» – прочитал он надпись на фургоне.

Из-за этого футбола он выбился из привычного ритма, перебил сон. Иван Иванович знал, что из-за этого будет долго, стараясь не скрипеть кроватью, ворочаться, и от этого кровать будет особенно громко и противно скрипеть. Потом проснется Мария Николаевна, поворчит, накапает ему корвалола и раздраженно отвернется.

Иван Иванович вздохнул, натянул рубашку и пошел на улицу, надеясь, что после прогулки быстрее заснет.

Аварийка стояла у самого крыльца. В кузове у открытой дверцы фургона стоял мужик и громко ругался.

– Извините, что случилось? Это надолго?

– Что-что? Гнильё здесь у вас одно. Которую ночь мотаемся. Покоя нет.

И добавил для ясности несколько крепких выражений, адресованных тем, кто строил, кто тут живет и Ивану Ивановичу лично, как будто именно он был виноват в «гнилье».

Иван Иванович хотел отойти в сторону, но его окликнули:

– Эй, мужик, слышь, закурить найдется?

Иван Иванович бросил курить, когда на пенсию вышел. Просто денег на сигареты не стало хватать. Но теперь почти всегда носил с собой сигареты. Никодим Вадимович курил, и большинство сослуживцев курило, в том числе женщины. Так что Иван Иванович, чтобы не выделяться то же иногда закуривал, а в основном снабжал сигаретами сослуживцев. Те знали, что он не курит, посмеивались, когда видели с сигаретой, и с удовольствием опорожняли его пачку.

Иван Иванович протянул мужику пачку.

– Ну что ты куришь! Ты что, малахольный?

Но сигарету взял.

Из подвала что-то крикнули.

– Что так стоишь? Не спится? Возьми-ка инструмент, снеси в подвал. Петька, так его распротак, никогда все с собой не захватит. Обязательно что-нибудь, да забудет.

И последовало красочное пояснение в адрес какого-то Петьки, который все забывает, кроме как выпить, его инструмента, гнилых труб и бессонной ночи.

Петька оказался щуплым, даже тщедушным  мужичком лет сорока. Единственное, что сразу бросалось в глаза – большие, сильные руки. Казалось, что они принадлежали кому-то другому, а Петьке достались по ошибке. Но когда Петька взял инструмент, то оказалось, что руки ему в самый раз, рабочие руки для дела, с широкими кистями и сильными, кривоватыми пальцами.

Иван Иванович в первый раз оказался в подвале. Он с удивлением оглядывался по сторонам. Много труб, провода, кабели. Низкий потолок, спертый, теплый сырой воздух. Все было внове, интересное и даже в какой-то мере пугающее.

– Подержи фонарь, не видно ничего.

В подвале было темно, и только где-то далеко неясно горел свет.

– Жлобы тут у вас. Сколько раз Нюрке говорили: «Вверни лампочки, а то не приедем больше, так она все не так, дура толстая».

Иван Иванович сначала не понял, кого он ругает, и только потом сообразил, что речь шла об Анне Петровне, главном инженере их ЖЭКа, как по привычке он называл их, как теперь говорилось, управляющую компанию. Впрочем «компания» была та же, но название новое, громкое. Об Анне Петровне жильцы так и говорили промеж собой, потому что добиться от нее чего-либо было совершенно невозможно. Но сейчас он промолчал.

– Чего задумался? Свети, не отвлекайся. Не видно ни черта. Раньше у нас фонари были шахтерские. На голову нацепишь, все видно. Поперли, наверно. А эти и не прицепишь, и не поставишь: все завалиться пытаются. Одна мука с ними.

Свет упал на Петьку, и Ивану Ивановичу что-то показалось в нем знакомое. Вроде где видел. Но мысль была странная, и он быстро про нее забыл.

Далекий свет стал к ним неожиданно приближаться. Петька, поймав его взгляд, пояснил: «Это бригадир наш, Серега, по подвалу шастает, все работу мне подыскивает, чтоб не скучал».

Подошел бригадир: «Сходи потом. Там у четвертого стояка похоже прокладку выперло. Проверь. А это кто такой?»

– Жильцу не спится. Подсобляет, да разговоры травит.

– Ну, бывай. Мы, пожалуй, за пивком съездим. Кольку полечим. Тебе брать?

– Я что, только гайки крутить должен?

– А погорячее?

– Ты бригадир. Сам думай, чего меня-то спрашиваешь, или в первый раз видишь?

Бригадир ушел.

– Колька, это тот, что в машине?

– Он, бездельник. Болеет сегодня шибко. Вчера у жены день рождения был. Вот и наотмечался. Пришел никакой. Ручки дрожат, ножки подкашиваются, голова квадратная – шапка не налезает. Серега и не пустил его в подвал. Он здесь такое наворочает, потом неделю не разберемся. Уж лучше я один.

Петька затянул последнюю гайку, собрал инструмент и пошел вглубь подвала. Иван Иванович с фонарем потащился за ним. Он уже не хотел спать. Скорее, ему это и в голову не приходило. Здесь, в подвале, он не представлял себе, сколько же сейчас времени, да и не думал об этом.

Они прошли метров 30, когда Петька, наконец, остановился. По дороге Иван Иванович чуть не врезался лбом в низкую трубу. Хорошо вовремя заметил.

Петька начал отворачивать гайку, и в Иван Ивановича полетела узкая струя кипятка. Он отпрыгнул, чуть не выронив фонарь.

– Ну, Серега, придурок. Перекрыть-то забыл, чтоб тебе …

Последовало длинное и витиеватое ругательство. 

– Обжегся?

– Вроде нет.

– Ты ругаться-то умеешь? Или так обходишься?

Иван Иванович промолчал. Рука немного ныла, но терпимо.

– Дай фонарь. Ты постой здесь, я скоро приду.

Петька скрылся за углом, и Иван Иванович остался в полной темноте. В одной из труб с гулом побежала вода. «Наверно, в унитазе воду спустили» – сообразил Иван Иванович. И почему-то от этой мысли ему стало спокойно, и даже уютно.

Петька вернулся, что-то покрутил, громко дыша и продолжая ругать бригадира и Нюрку. Потом опять исчез ненадолго, и они пошли к выходу.

Машина стояла у подъезда.

– Чего так долго? Заснул там что ли?

– Сам заснул. Это тебе не за пивом мотаться. Ты почему стояк не перекрыл?

– А ты куда смотрел? Я тебе нянька что ли? Лезь сюда. А то Колька как начал лечиться, так и не оставит ничего.

Петька полез в фургон.

Ивану Ивановичу уходить не хотелось, но и напрашиваться было неудобно.

– А ты чего смотришь? Давай сюда. На чекушку не потянешь, а на пиво точно заработал.

Иван Иванович полез в кузов. Там пахло маслом, резиной, грязной одеждой и еще чем-то непонятным и непривычным.

Петька подвинулся, освобождая ему место на ящике. Протянул бутылку пива.

– Глотни с устатку. Рука-то как?

– Спасибо. Нормально.

Мужики разлили по стаканам водку.

– Ты будешь?

– Налей глоток ­– совершенно неожиданно для себя вдруг сказал Иван Иванович, который пил водку в последний раз лет пять назад, когда его провожали на пенсию.

Иван Иванович выпил, похрустел соленым огурцом. По телу разлилось тепло, и стало ему так приятно, душевно. Показалось, что ребят этих он знает давно, и так и мотается с ними по подвалам уже много лет.

– Эй, а я тебя знаю – сказал вдруг Петька – ты бюрократ с управы. Я у тебя справку получал. Помнишь, нет?

– Точно, а я все думаю, где я тебя видел.

– Я у него справку получал – повторил Петька для остальных – нормальный мужик. Только два раза я к нему ходил. К другим и пяти раз бывает мало. А он быстро управился. Слышь, а чего там пижоны тебя бюрократом кличут?

– Так получилось. Им лучше знать.

– Ладно. Не обижайся.

– Ну что, поехали, мужики? Нам еще одну заявку кинули – сказал бригадир и назвал адрес на соседней улице.

– Семен, просыпайся, заводи.

В кабине водителя кто-то зашевелился. Оказывается, водитель все это время спал.

Иван Иванович вылез из фургона.

– Счастливо, ребята. Спасибо.

Машина уехала. Иван Иванович, закурил, еще постоял и пошел домой.

Когда он ложился, проснулась Мария Николаевна.

– Ты где был?

– Так, прогулялся немного, а то не спалось.

– И дался тебе этот футбол. Спи.

Утром на работе сослуживцы обсуждали вечернюю игру. Все ругались. Лениво и скучно. И вдруг, когда наступило пауза, Иван Иванович сказал такое длинное витиеватое многоэтажное выражение, помянув всех футболистов вместе с родственниками, судью, комментатора, телевидение и недоумков из ЖЭКа, что слушатели долго не могли придти в себя, оглушенные темпераментом «нашего бюрократа».

А Иван Иванович смотрел на них и с тоской думал, что его уже никогда не возьмут в бригаду гайки крутить или хотя бы фонарем светить.

Через месяц Иван Иванович уволился. А еще через полгода уволили Никодима Вадимовича. Или посадили, кто знает. Иван Иванович этим уже не интересовался.