Мешок был тяжелым, и внутри него шла какая-то неведомая человеку жизнь. Следовало всего лишь затащить мешок на гору и оставить там. Никаких подвигов не требовалось, чтобы совершить это, но человека не покидало ощущение, что в эти минуты происходит нечто важное. Не только с ним, а со всем миром.

Это смутное, тревожащее его чувство родилось не оттого, что поручение было дано самим Богом... Человеку и прежде до­водилось выполнять Его задания. Но раньше не возникало этого неприятного, унизительного подозрения, что его испытывают. Что на самом деле Бог хочет от него совсем не того, что было выражено простой фразой. Может быть... Скорее всего, совсем противоположного...

Человеку даже пришло на ум, не ждет ли Господь, что он поступит по-своему - то есть так, как не смел до сих пор. Он поставил мешок среди камней таким образом, чтоб один подпирал его снизу, и прислушался. Кто-то копошился под грязной мешковиной, однако наружу не рвался, а так – ворочался потихоньку, будто устраивался поудобнее. Невозможно было понять: одно там существо или несколько маленьких.

“Как же оно... они выживут, если я оставлю мешок на той голой вершине? И веревку развязывать мне не велено... " - человек отер лицо просторным рукавом и засмотрелся на влажные полосы, оставшиеся на холстине. Там, наверху, нет даже воды... Да если б она и была, как до нее доберешься, когда тебя так упрятали?

Мысли сбегали  по его спине холодком, хотя солнце светило вовсю: "Почему Бог хочет его... их смерти? Они ведь умрут там… Точно умрут. Разве не Он их... его создал? В каждую тварь жизнь вдохнул Он. Кто ж еще? А они живые, вон как шевелятся..."

Ему впервые было совестно того, что он делает, и всё не верилось, что Господь хочет именно этого. Все казалось, что чего-то он не понимает в  хитроумном плане, который только кажется таким простым, а на самом деле содержит ловушку, в которую человек углублялся каждым своим шагом. Хоть он и передохнул, ему становилось все тяжелее, и ноша набирала вес, пока человек переползал от   одного сухого кустика к другому.

Сердясь на себя и от этого еще скорее выбиваясь из сил, он цеплялся за колючие ветки, чтобы не скатиться вниз, потому что камни оказывались то слишком гладкими, и запыленные ступни скользили по ним, то напротив - трухлявыми. Они рассыпались множеством песчинок, будто человек наступал на муравейники, и потревоженные насекомые в панике разбегались. Ему даже чудилось, что ноги уже горят от мелких злых укусов, и казалось, что если б он смог хорошенько их рассмотреть, то увидел бы кровавые насечки.

И все же, как бы не палило солнце, не ломило спину, и не заплетались ноги, главная трудность заключалась в нем самом. Привычное душевное равновесие, с которым он жил все эти годы, было внезапно нарушено, перетянуто в одну сторону и сильно давило на сердце тяжестью загадочного мешка, в котором человек попеременно видел то жертву, то своего мучителя. Он не мог решить, с чем смирился бы скорее, ведь он постоянно помнил о том, что вообще не должен принимать никаких решений. Ни один волос с его головы не упадет без воли Божьей, при чем же тогда его собственная воля?

Вся беда была в том, что она уже пробудилась, помимо желания человека. Невидимая и неощущаемая им прежде скорлупа треснула под нарастающим весом его ноши, и к жизни пробудились еще до конца не оформившиеся, не осознанные человеком стремления и помыслы. И главной, громогласной стала необходимость знания.

Ему так хотелось узнать, кто же спрятан в мешке, что он пытался спиной распознать члены беспокойного существа и по отдельным ощущениям составить образ. Но тело его всегда было мускулистым и неприхотливым. Он чувствовал жизнь, но не мог понять, какова её  форма.

“Если я вынужден обречь кого-то на смерть... А ведь это так и есть! То я должен хотя бы узнать - кого?!” – этот вопль заглушал в нем и голос разума, твердивший, что неведомое всегда таит в себе долю опасности, и знакомую молитву по слушания.

Это новое для человека желание растекалось по жилам какой-то пугающей, кипящей страстью, и все его тело уже содрогалось от нетерпения.  Казалось, что даже кожа его вздувается буграми, и  они перемещаются, наползая друг на друга, и то сливаясь, то расходясь. Время от времени его охватывал холодный страх, что он и сам превращается в нечто новое, которое может быть сродни тому существу, что он нес на вершину горы. Он то и дело бросал пугливые взгляды на свои вздувшиеся от напряжения кисти, в которых тоже что-то пульсировало  и сдвигалось, облизывал пересыхающие губы, чтобы убедиться - на них по-прежнему тонкая кожа, и прислу­шивался к дыханию, надеясь не обнаружить в нем новых звуков.

"А может, и там - человек? - размышлял он, страшась новых догадок. - Вдруг все наоборот: не я превращаюсь в него, а он - в меня? И потом окажется, что я убил своего двойника... Себя самого. Или того, каким я хотел стать..."

Так мучая себя, человек снова и снова возвращался к простому ответу, что раскрыть тайну мешка можно только одним способом - развязав веревку.

"Нельзя!" - с ужасом вскрикивал кто-то, но человек не то чтобы не слышал его, а не хотел слышать. Он еще делал попытки  отвлечься и разглядывал то и дело встречавшиеся причудливой формы камни, которые все были точно скошены ветром и устремлялись к небу наклонно, как еще не выпущенные, но нацеленные стрелы. Трава, прокладывающая себе путь в рассели­нах, тоже напоминала стрелы, только детские, тоненькие. Ей явно не хватало влаги, и ее листья выглядели иссохшими, хотя и не утратили привычной зеленой окраски.

Человек с тоской представил, как внизу протяжные, сочные травяные пряди устилают всю землю, и по ним так приятно пройтись утром, когда они ласкают свежо и влажно, как искупавшаяся в ручье женщина. Ему захотелось поскорей спуститься вниз, найти поросшую клевером и ромашками поляну, упасть на спину и, жмурясь от удовольствия, смотреть, как солнце серебрит ветви берез, а перед глазами туда-сюда проплывают сосредоточенные на своем главном деле шмели. И даже нечистые деревья, вроде сухой вербы, не вносят разлада в это мирное царство счастья. Разве вся нечисть также не создана Богом из его собственных отражений и согрешивших ангелов?

“А может, там как раз и спрятан такой ангел?” - человек прислушался к шевелению в мешке с новым приступом страха, ведь ему никогда еще не доводилось встречаться с кем-то из иного мира. Он попытался доказать себе, что справится со своим загадочным пленником, кем бы он ни был... Ведь человек был молодым и сильным, а существо в мешке вряд ли могло оказаться ему даже по пояс. Уж он сумел бы затолкать его обратно, после того, как...

“Нельзя!”- снова и снова вскрикивал кто-то неведомый, который, наверное, пытался оберегать, но уже раздражал человека, успевшего поверить в свое право распоряжаться судьбами. Этот назойливый голос внезапно вызвал к жизни вопрос, который казался очевидным,    но почему-то до сих пор не возникал: “Отчего  тот бедняга не издал до сих пор ни звука? Даже если он нем, замычать-то он может...”

Чувствуя, что не в силах дольше бороться с измучившим его любопытством, человек опять свалил мешок на камни и умоляюще посмотрел на небо. Оно было подернуто серой пеленой и выглядело безразличным ко всему.

“Разве Богу есть дело  до того, что творит какой-то маленький человек? - продолжал уговаривать он себя. - У Него найдутся дела поважнее... Он и не заметит, как я гляну одним глазком...”

И все же его не оставляло ощущение, что он совершает преступление.  Хоть и незначительное, но противное Божьей воле. Он опасался, что если оно даже останется безнаказанным, груз содеянного будет давить ему на сердце всю оставшуюся жизнь. И это будет потяжелее проклятого мешка...

Пока он пытался развязать крепкий узел, который тоже ка­зался живым и ускользал, пальцы у него дрожали и мешали друг другу. С кончика носа то и дело срывались мутные капли, и человек спохватывался: не плачет ли он от страха? Ведь ему действительно было так страшно, что хотелось бросить мешок прямо здесь, на склоне горы, и убежать в свой счастливый, зеленый мир.

Но желание узнать одолевало его еще сильнее того ужаса, который, казалось, вытекал тонкой струйкой из самого мешка. Оно заставляло его торопиться, терял голову, как спешат юноши узнать тайну любви. И наконец ему удалось распутать веревку...

Вырвавшийся вопль оглушил его самого точно гром небесный. Отскочив в сторону, человек с омерзением тряс руками, пыта­ясь освободиться от мгновенно облепивших его гадюк, пиявок, червей, пауков и прочей нечисти, которая все это  время скрывалась внутри. Он все громче кричал от отчаяния, видя, как стремительно расползаются эти гады в разные стороны, и слышал, как нечто постороннее, треск ткани, которую он рвал на себе. Уже понимая, что нет никакой возможности затолкать их обратно в мешок, он еще пытался поймать хоть кого-то, но пока он хватал змею, пауки уже забивались под камни, а когда человек переворачивал их, там уже никого не оказы­валось...

- Господи, - жалобно простонал он, не смея поднять глаза к небу. - Что же я наделал... Я же выпустил в мир нечистую силу...

Он был так потрясен, что даже не замечал слез, катившихся по его пыльным щекам. Втянув голову в плечи, он ждал, ко­гда его поразит молнией, а минуты все шли... И минуты эти принадлежали миру, который человек мог сделать лучше, да не сделал...

Вдруг он вздрогнул, заметив, что искусан в кровь. Потом вспомнил, что подозревал это и чуть успокоился. Но уже в следующую секунду понял,     что его ноги покраснели совсем не от жалящих прикосновений гадов. И что сами ноги эти вро­де как уже не его, хотя он продолжал ощущать каждый палец и уверенно стоял на этих тонких, красных птичьих лапах. Перед глазами его внезапно выросло что-то такого же цвета, похожее на стрелу, о которых он думал по дороге.

-   Я...- начал было он, но из вытянувшейся, болезненно изогнутой шеи вырвался только горестный клекот.

Он попытался ощупать свое лицо, но белые крылья с черной оторочкой по краю только испуганно взметнулись и опали. Повинуясь новому для него инстинкту, он запрокинул голову прижавшись узким затылком  к мягкой, шелковистой спине, и, клацая клювом, закричал о своем одиночестве, уже пораженный знанием, которое заслужил, а не которого жаждал: что отныне он будет зваться аистом и до конца света  исправлять свою ошибку, пытаясь отыскать и уничтожить выпущенных им гадов, которых Бог назвал нечистою силой...