Двухполосная статья Игоря Панина «Санта-Барбара от Куняева, или немного о жёлтой журналистике» была опубликована «Литературной Россией» 1 февраля сего года под интригующей рубрикой «Ход конём». Не только сама статья (о ней речь пойдет дальше), но и рубрика вызвали вопросы. Чей ход, почему именно конём?

Может быть, потому, что хитро задуман. Но зачем такой дурнопахнущий зачин? Зачем приводится грубая эпиграмма Пушкина на графа Хвостова (называть те строчки похабными не следовало бы), связанная с большой нуждой. А дальше  идет сортирное двустишие то ли Губермана, то ли Аронова,   оскорбляющее известного  нашего поэта , главного редактора самого тиражного российского «толстого» журнала. И пусть авторство грязной дразнилки не задокументировано, но сомнительная заслуга публикатора  строк с площадной бранью принадлежит, получается, Игорю Панину…

Его статья проиллюстрирована фотографиями людей, имеющих то или иное отношение к русской поэзии. Это Станислав Куняев, Николай Рубцов и (не к ночи будь помянута) Людмила Дербина. О том, как приложили  Куняева, я вкратце напомнил. Он на это ответил. А вот Николай Рубцов  ответить не сможет, хотя и ему досталось. Причем, от того и через того, кто признается в «искренней любви» к стихам Рубцова.

Для начала Панин сверхщедро предоставил слово «живущему ныне в США» Константину Кузьминскому. Хотя  37 строк цитаты, вообще-то, больше напоминают не человеческую речь, а лай: «Вологодские русопяты… свиномордые свинофилы… гниды». Бумага всё, к сожалению, терпит. Но за что терпеть читателю это излияние желчи? И зачем было тиражировать  заведомую неправду. Кузьминский утверждает, что  квартиру Рубцову с Людмилой дали за месяц до смерти. Тут ошибка на целых полтора года. И Дербина вовсе не причём. Своё жильё Николай получил как член Союза писателей СССР. Произошло это не позже июня 1969 года и, скорее всего, по срокам как-то связано с окончанием его учебы в Литературном институте. Кузьминский же называет Рубцова полуофициальным поэтом, которого не печатали и всячески обижали те самые, вологодские…

Обращаясь к январской трагедии, заокеанский аналитик все-таки пишет о смерти поэта от руки любимой женщины. И тут же добавляет, что вполне могло произойти и нечто противоположное. Игорь Панин напрямую с этим утверждением не спорит. Он лишь отрицает версии расправы над Рубцовым неких «тёмных сил». Но, вдумайтесь, какой при этом выдвигается аргумент! Кому, дескать, был опасен этот «малоизвестный провинциальный постепенно спивающийся поэт»?

Как говорится, избави бог от подобных защитников и ценителей творческого наследия…

У «малоизвестного» Николая Рубцова к 1971 году уже вышло четыре книги стихов, в том числе две в издательстве «Советский писатель», и на выходе была третья московская книга. А число статей, посвященных поэзии скромного провинциала, не поддается, пожалуй, учету, если иметь в виду не только центральные издания. В качестве примера позволю себе привести собственную статью, напечатанную мытищинской  районной газетой «За коммунизм» в декабре 1967 года. Вообще-то она была посвящена итогам поэтического года в масштабе всей России. Я рассказал читателям «районки» о публикациях известных мастеров, а также о появлении в нашей поэзии «новой волны», представленной несколькими значительными именами: «Прежде всего, следует назвать Николая Рубцова – автора книги «Звезда полей», сюда же входит Алексей Прасолов с его лирикой…»

Рубцов тогда был моим однокурсником по заочному отделению Литературного института. Я и диплом получал потом  в один день с ним – в конце мая 1969 года. А всего нас было более ста человек. И раз уж речь зашла о заочниках, назову хотя бы нескольких человек. В поэтических семинарах занимались Александр Тихомиров, Инна Кашежева, Юрий Кушак, Михаил Вишняков. Эмма Марченко, Анатолий Орлин, Галина Чистякова… Из прозаиков на память прежде всего приходят Геннадий Комраков, Олег Ждан, Юрий Красавин (они уже начинали печататься в «толстых» журналах), Павел Маракулин, Вано Гагуа, Владимир Детков. Почти половины уже нет в живых…

Приезжая в столицу лишь на сессии да, может быть, по издательским делам, Николай Рубцов поселялся в общежитии, с москвичами-заочниками почти не общался. Во всяком случае, делить с ним застолье нам не доводилось. Так что с бытовой стороны я, например,  ничего кроме знаменитого шарфика припомнить не могу. Значит, воспринимал Рубцова именно как литературное явление. Причем, крупное и близкое по духу. Следил за творческим путем нашего Николая и после окончания института. По издательскому плану «Совписа» на 1970 год заказал открыткой в книжном магазине его сборник «Сосен шум». Сообщение о трагической гибели поэта ошеломило. Обстоятельства трагедии потрясали. А тут вскоре увидели свет «Зелёные цветы». Масштаб потери только возрос. Неудивительно, что не только я считал Дербину «Дантесом в юбке».

В 1976 году, читая кожиновскую книгу о нашем однокурснике, принял, как должное, вывод Вадима Валерьевича о том, что Николай Рубцов – один из «наиболее значительных русских поэтов нашего времени». Взял на заметку его же слова о трудном, неуравновешенном характере Рубцова. Именно на заметку, но не более того.

А вот Игорь Панин готов всю январскую трагедию списать на характер или даже на «буйный нрав» Рубцова. У автора статьи не возникает вопроса, а каков характер у Дербиной. Панин, похоже, не сомневается в том, что она вся из себя белая и пушистая. Он даже недоумевает, почему это на ней долгие годы «словно бы лежало проклятие». Действительно, большая загадка. За что её, такую талантливую и любящую, проклинать?

Но давайте задумаемся на момент: а что, если они сошлись характерами? Характерами с разной, но опасной крутизной?

Определенные основания для подобного хода мыслей дает книга Дербиной «Воспоминания о Рубцове», изданная в городе Вельске 12 лет назад.

Вот несколько цитат из нее без комментариев.

«И я начала «дразнить гусей»… «Быть не самой собой я не могла». «Я, такая большая, вломилась за ним в мокрые кусты». «Фланелевый халат… болтался на его щуплой фигурке».

Наконец, финал стихотворения, написанного ею в тюрьме:

Мне где-то в крещенские дни

запели прощальные хоры

и я у своей западни

смела все замки и затворы!

Может быть, эти воспоминания Игорь Панин читал, зато стихотворную книгу Дербиной «Сиверко», изданную в Воронеже в 1969 году, вряд ли видел. До меня она как-то дошла  уже после трагедии. Жалею теперь, что не сделал выписок. Но два места из нее врезались в сознание. Это стихотворение про волчицу, очень похожее на своеобразный автопортрет, и строки с угрозой пальцы на горле свести. К кому конкретно она тогда обращалась – не важно. Просто характер такой у поэтессы – хочется решать проблемы собственноручно и радикально. Николая Рубцова в пылу их ночной ссоры она, скорее всего, пыталась задушить всерьез, но не успела. Сердце поэта оказалось слабее горла. Пытаясь из последних сил освободиться от ее хватки, Николай так рванулся, что сердце не выдержало…

Среди поэтов нашего курса первым после Рубцова я назвал Тихомирова. И вот какая мистика совпадений прослеживается в их судьбах. Саша тоже трагически погиб и произошло это ровно десять лет спустя – также в ночь на 19-е января 1981 года. В его случае сошлись два обстоятельства – алкоголь и подмосковная электричка (она его задавила). А у Николая были алкоголь и сами знаете кто.