( 1925 – 1986 )

          *   *   *

Снег идет, как зверь,

без пути-дороги.

Хорошо теперь

где-нибудь в берлоге!

Уши млеют не к добру,

Пропадут, пожалуй!

Я без жалости их тру

варежкой двухпалой.

Из-за леса грянул гром

главного калибра.

Тоже может урон

нанести как-либо.

А бывало, грянет гром –

по совету бабки

я под дождик босиком.

выбегал без шапки.

Бабка, милая, прости!

Это просто сырость.

Как хотелось подрасти,

ни черта не вырос.

Даже валеных сапог

не нашлось по мерке,

Так и сваливались с ног

утром на поверке.

Заблудился в шинелЕ –

ахнули ребята:

«Сколько же тебя в земле?

Сверху маловато!»

Там, у наших, пир горой

с водкою и мясом,

пахнет в горнице махрой

и ружейным маслом.

Двое пленных набрели –

тот, кто помоложе,

даже собственной сопли

удержать не может.

А у старшего – подход

к нашим шалопутам,

он нигде не пропадет

с своим «капутом».

И на фронте, и в тылу

это лучший пропуск.

Вот и тут, зовут к столу,

кормят – тьфу ты пропасть.

Те пихают мясо в рот,

а кругом хохочут.

Удивительный народ –

до чего отходчив!

Как умеет снести

всякую невзгоду!

Солнышко, посвети

русскому народу!

СТАНЦИЯ ЛОСЬ

Я сошел на станции

под названьем «Лось».

Увидал акации –

всё оборвалось…

Вечерами летними

как они цвели!

Оплели их сплетнями

пчёлы да шмели.

Липкой паутинкою

повязал паук…

Слышишь, сердце тикает:

тук-тук-тук…

Разошелся с поезда

по домам народ.

Одному мне боязно:

что-то меня ждет?

Парковая улица

и калитка в сад.

Парочка целуется,

как сто лет назад.

И стоят над дачами

мир и тишина.

Но за них заплачена

страшная цена.

Годы плещут вёслами,

тают без следа.

Сделала нас взрослыми

общая беда.

Помнишь, как со школою

около Москвы

осенью тяжелою

мы копали рвы?

Как шагал с вещами я

в райвоенкомат –

 первое прощание,

сердце, как набат…

Путь-дорога дальняя,

ветер как стена.

Койка госпитальная

около окна.

Двери застекленные

жалит солнца луч.

Веки раскаленные,

губы как сургуч.

Как ни перелистывай

юности своей –

поцелуй единственный

на счету у ней.

Не хочу я более

дань платить годам,

юность доброй волею

я им не отдам!

Позову, покликаю –

прилетит она…

Загремел калиткою –

вот тебе и на!

Окна заколочены,

на дверях засов,

и седыми клочьями

пакля из пазов.

Дуб роняет жёлуди

прямо на порог,

весь в окладном золоте,

как Илья-пророк.

Старина-старинушка,

как ты постарел!

Разломило спинушку, -

может быть, прострел?

Исходил я, дедушка,

тридевять земель.

Мне приснилась девушка,

словно повитель.

Лунными аллеями

девушка идёт

с голыми коленями,

с папкою для нот,

с плечиками слабыми,

под конвоем лип,

лепесток от яблони

на губах прилип…

Погоди, не жалуйся,

слушай, старина,

расскажи, пожалуйста,

лучше, где она?

Свет обшарю дочиста,

дай хотя бы нить,

невозможно хочется

губ её испить!..

Не от нас зависело,

встретимся ли вновь,

нас навеки сблизила

общая любовь.

Ту любовь великую,

видно, оценя,

родина улыбкою

встретила меня.

В небе ни помарочки

после бурь и вьюг,

от влюблённой парочки

так светло вокруг!

Все ли муки пройдены

или будут впредь –

за улыбку родины

можно умереть…

ПОЛЕ ПЕРЕЙТИ

Сердце, сердце, потерпи

                            взаперти,

не гуди, башка контуженная!

Нам бы только это поле перейти –

и вповалку бы, не ужиная.

Поле, русское поле –

русская боль!

Господи, твоя воля!

Хоть башкой футболь,

хоть секи руки-ноги,

больше не могу.

Сейчас у дороги

свалюсь в снегу.

Губами, без звука

про себя молюсь –

ракушка, беззубка,

презренный моллюск!

Трудно в походе,

а мне хуже всех.

Как соль к погоде

стал мокрым снег.

Я в валенках буксую,

изнемогаю в нём.

И пятку босую

мне жжёт огнём.

Если бы ты видела!

Равнина без конца,

где намело, где выдуло,

снег пресный, как маца.

Движемся повзводно,

раз такой приказ.

Ветрено и звёздно.

Никаких прикрас.

Поле и трупы.

В жизнь не перейти.

Тропы мои, тропы!

Образы? Пути?

          *   *   *

Одногодки, ветераны,

много ль вашего полку?

Как же пахнет вечерами

козья ножка табаку!

Водит за нос этот запах

где-то рядом, где-то близ…

И в прозрениях внезапных

будто вспыхивает блиц.

Госпитальные халаты,

синеватый полумрак,

и за окнами палаты

цвёл без удержу табак.

Так уж издавна ведётся,

так устроен человек –

год из памяти сотрётся,

день останется навек.

И была одна минута –

не бомбёжка, не гроза,

громом первого салюта

озарённые глаза…

Всё прошло, всё миновало,

той минуты не вернуть.

До последнего привала

уж не так и долог путь.

Что-то в нас от погорельцев,

жизнь прошла в единый вздох,

промелькнула, как на рельсах,

между встречных поездов.

Будет нам покой и вечность,

будет тишь и благодать,

только всяческая нечисть

будет косточки глодать.

Одногодки, ветераны,

сколько вашего полку?

Так же пахнет вечерами

козья ножка табаку.

Без России всё могло бы,

что не вымолвит язык.

На путях вражды и злобы

человечеству – тупик.

Если есть он в поднебесной

храм надежды и любви,

он и зиждется на честной

вашей праведной крови.

ЛОСИНЫЙ ОСТРОВ

    (отрывок)

Вспоминаю, в озаренье,

сколько было тут сирени,

сколько было тут зубрёжки!

Под сирены и прожекторы бомбёжки.

Городок наш, как бывало, в сильный зной

градом-Китежем струился предо мной,

и грачи его предместий, и ручей,

ие ручей – поток приветствий и речей.

Даже лес ушёл из города не весь,

так и манит нас под лиственный навес.

Затеваем, помню, складчину на май –

по рублю, а то и выше поднимай!

А на пасху дома ставят куличи,

до утра хлопочет бабка у печи.

И безбожно ел я пасху с куличом,

в чём ни разу не был, правда, уличён,

а то был бы мне скандал

по комсомольской линии!

Месяц май наступал

 грозами и ливнями.

Мы на лодочке катались

в том беспамятном году,

не гребли, а целовались

на джамгаровском пруду.

Вспомнить это воскресенье,

это поле, тропку в лес –

как проснуться утром в сене,

сразу чувствами всеми

убедиться, что воскрес!..

          *   *   *

Жухлыми листьями, мертвыми листьями

с веток срываются старые истины,

серые истины – на перегной.

Скоро откроются новые истины,

что-то свершается в глуби земной.

Силы природы мудры и таинственны,

но появляются снова на свет,

вновь пробиваются старые истины,

старые истины – сносу им нет!..