*  *  *

Крылом журавлиным мне родина машет,

И поздняя тает наутро заря.

Что может отрадней быть, горше и краше

Самарского края в конце сентября?

Листвою шурша по заброшенным пущам,

Коричневой, жёлтой и красной листвой,

Горюю над временем быстротекущим

Среди золотой благодати лесной.

Забывшая дрязги людские и муки,

Впивает душа, молода и легка,

Чуть слышные шорохи, шелесты, стуки,

И неба пространство, и в нём облака.

От кривды казённой она истомилась

И, чудом отпущена, чудом цела –

Природы ли крепость, Господня ли милость, –

До нынешних лет по земле добрела.

Да много ли надобно – кроме простора

И этих бесхитростных медленных дней?

Кивка дружелюбного, доброго взора,

Как спички в ладонях, достаточно ей.

А я отслужу, отдарю, отквитаюсь

За каждый пустяк человечный стократ...

И перед прощанием тихо покаюсь

Во всём, где неправ был и где виноват.

* * *

В Чивирёво царские палаты –

Тут живут буржуи на ура…

Ветер. Тучи. “Боингов” глиссады.

На воде, как бельма, катера.

В переулке – “порше”, “майбах”, “хаммер”.

По столбам вдоль рощицы осин

Кобрами – очки видеокамер,

С калашом какой-то сукин сын.

Тут оазис страждущего мира.

Пьют, едят, играют и блудят.

И хрипят от душащего жира,

И в глаза друг другу не глядят.

А ходьба с подчёркнутым развальцем

И в зрачках таящийся испуг

Признают, что здешним постояльцам

Эта блажь сойдёт навряд ли с рук.

Хоть гнездятся, стали не жалея

Для ворот, калиток и оград

И главу шестую от Матфея

Попирая двадцать лет подряд.

В  ЗАРЕВЕ ЗАКАТА

На добро и радость небогата,

Жизнь моя как будто не была.

Тускло светят в зареве заката

Прошлого кривые зеркала.

Там смотрю я, постарев до срока,

На существ, когда-то дорогих.

Прав поэт: одни теперь далёко

И на свете нет уже других.

Мне без них всё тяжче и безлюдней.

Не обнять их и не возвратить

И в ненастном сумеречье будней

Одиноко маяться и стыть.

Не сойтись ни с милою, ни с другом

Там, где блещет волжская вода,

И душе, измаянной недугом,

Не воспрянуть больше никогда.

Разделили с нею их когда-то

Прошлого кривые зеркала,

Чтоб являть ей в зареве заката

Только то, что память сберегла.

* * *

Ольге

К весне зрачки настроит соколино

Мне в феврале воздушный камертон.

В истоме лес, на склоне пухнет глина,

И по сугробам клинопись ворон.

Детальна даль, как в цейсовские стёкла.

Пойдём, родная, зá город скорей,

Где под лучом кора осин подмокла

И ярок гвалт синиц и снегирей.

Денёк сегодня, как шкатулка, лаков,

Он дальнозорок и голубоок.

Кто ж до просторов солнечных не лаком?

Хоть ешь их вхруст, как яблочный пирог.

Казалось бы, какая там свобода –

Зима в законе, родина в снегу…

Но всё-таки – священная суббота

И, как цветы, народ на берегу.

А там, где гладь, – юоновское действо:

Коньки, салазки, детства кутерьма,

Аж до слезы хрусталик дразнят дерзко

Высь небосвода, света закрома.

И в кой-то век в потоке будней – продых,

Среди невзгод блаженный выходной.

Любовь моя, подруга дней суровых,

Хоть в этот миг будь счастлива со мной!

* * *

Без пощады мордует отчизна,

Словно пасынка. Выбора нет.

Лишь не пеня бы, не укоризна,

Что не помнит родства дармоед.

Где Вторая, где Чёрная речка –

Век спустя замыкается круг.

В рифму, прозою речь – ни словечка

Не дозволено молвить без мук.

Воздаяньем – острог на Илиме,

Обречённый глоток мышьяка

Да взыскующий скорби великой

Окровавленный склон Машука.

Не до выжива, ежели права

На прожиточный воздух лишён –

Раздобудешь ли хлеба с потравы,

Всякий раз норовя на рожон,

Вразумишь ли страну, умирая

От цинги или пули в живот?

Речка Чёрная, речка Вторая,

Плац Семёновский и эшафот…

* * *

Погас в степи последний блик заката,

И тьма втекла под сельский кров ко мне.

Пора ко сну. Потушена лампада.

Как много звёзд горит в большом окне!

Рои светил, астральные гирлянды…

В смятенье сесть на жёсткую кровать –

И Пифагора вспомнить вдруг, и Канта,

Чтоб, замерев, смиренно трепетать.

Непостижим великий свод небесный,

И не для плоти сфер звучащих глас.

Но взор души в её жилище тесном

Объемлет всё, что видимо сейчас.

И, как чертог Господень, ей любезно

Пространство в звёздном искристом огне.

Она безмерна – мировые бездны

Равны её великой глубине.