Рассказ

То, что мой тесть Павел Михайлович со мной уже три недели не разговаривает, меня конечно огор­чает, но я его понимаю – сарай простоял бы еще сто лет, если бы не цепь неве­роятных собы­тий, в которых и я, к сожалению, принял живейшее участие.

В то праздничное майское утро, когда мы всем семейством выехали наконец за город, открыв дачный сезон в СНТ «Хонорик» возле поселка Зверосовхоз Пушкинского района, ничто не предвещало беды. Светило солнце, радостно щебе­тали птички, терпко пахла молодая листва, выделяя фитонциды и свежий кислород.

Жена первым делом открыла все окна, чтобы проветрить наш коричневый деревянный домик под шиферной крышей, густо увитый актинидией и девичьим виноградом. А Павел Михай­лович, впервые с осени появившийся тут, стал делать ревизию своего хозяйства. Начал он с сарая, сооружения размером пять на семь метров, наспех ско­лоченного в 1991 году из бере­зовых досок, и вскоре оттуда уже раздавался его возмущенный голос:

- Снова барахла натаскали! Когда же это кончится!?

Тут что-то стукнуло и послышался грохот падающих предметов. Я стреми­тельно ворвался внутрь. Старик стоял среди велосипедов, санок, лыж, старых оконных рам, стульев и фляжек со стеклоочистителем и растворителями. На полу валялись сломанные трубки от китайского тента и плетеная корзина.

С большим трудом, лишь с помощью жены удалось мне убедить разъяренного тестя не выбрасывать все подряд, а тем более то, что на него так некстати свалилось. Пришлось подробно и убедительно рассказать о предназначении всех предметов, что стаскивались в упомянутый сарай на протяжении це­лого ряда лет.

На вопрос, зачем это делал, я бы не смог дать логичного ответа. Да и нынешнее поколе­ние бездумных потребителей, воспитанное СМИ по принципу «покупай от жизни все подряд, а деньги для этого кради» меня бы не поняло.

Я, незаметно ставший живым реликтом, пережившим эпоху тотального дефицита, уничтожения СССР, бешеной инфляции и крушения всех государственных институтов, не мог себя пересилить и, начиная еще с периода развитого социализма, постоянно запасал разные нужные и ненужные материаль­ные ценности. Это были: винти­ки, гайки, шурупы, гвозди, разнока­либерные трубки и прутки, листы жести, дюрали, меди и текстолита, мотки проводов, реле, тумблеры, микросхемы и транзи­сторы, инструменты, электрические самовары и утюги, электромото­ры, газонокосилки, рукосушки и су­шилки для посуды, тарелки, чашки, ножи, предме­ты обихода и многое другое, из чего шла в дело дай бог десятая часть.

Я умудрялся находить ин­тересные вещи даже в соседнем леске. Так, года три назад приволок оттуда пару хороших валу­нов для альпинария. Чуть позже, в конце лета - непонятную грязную закопченную бочку со множеством отверстий и люч­ков размером с три стиральных машинки, торчавшую из болотца. Сделана она была то ли из титана, то ли из не­ржавейки и я все собирался свезти ее на цвет­мет вместе с дру­гим металлоломом.

Со временем мои богатства оказалось похоро­нены в недрах дачного сарая, заполнив большую его часть, став практически недоступ­ными и периодически вызывая у некоторых острое желание все к черту повыбрасывать.

Однако к счастью на даче, как и в искусстве, каждый может найти себе что-то по душе. Тесть, несколько успокоенный моими обещаниями разобраться с хламом, в конце концов принялся копать и рыхлить грядки под лук, жена хлопотала на кухне, я занялся реставрацией старой скамейки, а дочка развлекалась с планшетником, попутно общаясь с братьями нашими меньшими.

Надо сказать, что через дорогу от нас располагался участок, где сидели на цепи две большие брехливые дворняжки и водилась пара небольших пушистых котов. Один был ры­жий с желтоватыми глазами по кличке Рыжик, а другой, дымчато - розова­того оттенка, с зеленоватыми глазами, по кличке Персик. Их хозяйка рассказывала, что как-то в один прекрасный августовский день они сами пришли к ней от­куда-то со стороны леса. Причем на них были красивые ошейники, резко контрастировавшие с их грязным и унылым видом.

Они любили заходить к нам на предмет потереться у ног и чего-нибудь пожрать. Персик, поев, обычно довольно жмурился и, задрав хвост, отваливал восвояси. Рыжик же после еды начинал кататься по земле, вытягивая лапки, смешно высовывал язык и всячески демонстрировал нам свое расположение.

Коты вообще отличались сообразительностью, дружелюбием и некоторыми странностями. Так, однажды летом, когда хозяйка не смогла вовремя привезти собакам еды, коты стали сами приносить им лесных мышей. Еще они любили таскать всякие несъедобные предметы – какие-то тряпочки, проволочки, винтики. Однажды я даже заметил Персика с ключом шесть на восемь в зубах и тут же вспомнил американский документальный фильм про кота-клептомана, что тырил у соседей и приносил хозяйке все, что плохо лежало, вплоть до детских игрушек и нижнего белья.

Жена, хотя и недолюбливала кошек, считая априори всех их предателями, однако к мохнатым со­седям постепенно привыкла. И дочка их обожала, особенно Рыжика. После еды он частенько устраивался у нее на коленках и деликатно мурлыкал, когда та че­сала ему за ушком или под подбородком, утирая аллергические сопли. От этого мурлыканья, как Маша мне потом с удивлением рассказывала, она впадала в какое-то забытье, и ее посещали чудесные видения. То толпы разномастных котов, кошек и котят гуляли по какой-то экзотической местности под розовым небом среди фиолетовых и оранжевых то ли камней, то ли растений. То кошки ездили в необычных машинах, выгляды­вали из окошек летающих тарелок и непонятных со­оружений. Все это было настолько не­обычно, что даже слегка тревожило. Хотя, быть может, это биополе кота накладывалось на ее воспоминания о прочитанных когда-то опусах Кира Булычева.

В общем, мы их регулярно подкармливали, а я тайком от жены проделал в стенке са­рая сбоку небольшой лаз, чтобы они могли ловить грызунов, которых, судя по помету, там об­реталось предостаточно.

Иногда мы приезжали на дачу и в холода. Только поставишь, бывало, ма­шину, а коты уже выскаки­вают навстречу из-под заборов, мяукая и задрав хвосты. Зиму они вообще переносили трудно. И если в начале декабря были гладкими, упитанными и пушистыми, то по весне уже ходили то­щие, вылинявшие, со сва­лявшимися колтунами, жутко расцарапанными мордами и порванными ушами. В марте прошлого года они страшно бились друг с другом из-за рыжей некрасивой диковатой кошки Лизки, жившей поблизости. Та в итоге принесла четырех котят: двух рыжих и двух персикового цвета. Дочка ходила на них смотреть и осталась очень довольна. Рыжих хозяйка раздала, а персиковых удалось продать.

И в этот раз, только мы прошли на участок, как наши маленькие друзья выскочили со стороны сарая. Они постепенно приходили в себя после зимовки, раны на мордочках у них зажили и заросли шерстью, однако все равно на них грустно было смотреть.

В тот день Рыжик забрался как обычно к дочке на колени и уставился в экран компьютера. Он даже пытался, играясь, нажимать на него лап­кой и внимательно следил за изображением. Персик тоже терся рядом, изредка мяукая и привставая на задние лапы. Потом оба потихоньку шмыгнули в сарай и стали там шастать, о чем свидетельство­вало негромкое бряканье. Жене я об этом не сказал. Она не пускала их в помещения: боялась, что нагадят или все пометят.

На следующий день после обеда, за которым зверьки получили солид­ные порции «Фе­ликса», мы собрались в Москву. Персик, пожрав, сразу куда-то исчез, а Рыжик все терся возле дочки, заглядывал в глаза, будто пытаясь что-то сказать, а когда мы отъехали, я видел в зеркало заднего вида, как он сидит на дороге, глядя нам вслед. Через десять минут я уже вырулил на шоссе, прикидывая, как бы поскорее объехать чудовищные пробки на Ярославке.

И тут вдруг сзади, за лесом, в районе нашего СНТ что-то громыхнуло, полыхнуло и блестящая точка с нарастающим ревом рванула прямо в небо, оставляя за со­бою дым­ный след. Вскоре она уже скрылась в облаках, проскочив совсем рядом с транспорт­ным самолетом, которые нередко заходят над нами на по­садку в Шереметьево. Если это и была петарда, то какая-то совсем из ряда вон выходящая. А еще через пять минут позвонила на мобильник соседка и прокричала, что у нас взо­рвался сарай. Жена заохала, тесть заволновался, и я тут же развернулся.

На участке мы увидели ужасающую кар­тину: в центре развороченного сарая чернела широкая яма в метр глубиной с обожженными и потрескавшимися глинистыми стен­ками. Вокруг горели разбросанные обломки досок вперемежку с битым шифером и моим барахлом, источая черный дым. Тошнотворно воняло керосином и горелым пластиком. Пожар мы с трудом потушили, благо помогли соседи и воду уже дали. А мне пришлось по ходу выслушать много нелицеприятной критики в свой адрес.

Позже я попытался рассортировать остатки своих запасов, недоумевая, что же взорвалось, но в глаза бросалось лишь отсутствие лесной находки. Неужели это была бомба? Дочка все приставала ко мне со слезами на глазах: «Папа, а с котиками ничего не случилось, правда?» Дались ей эти бездельники! Я утешал ее как мог, однако их и в самом деле не было видно. Наверное, смылись, испугавшись взрыва.

Поздно вечером того же дня, войдя дома в Контакт, дочка вдруг увидела сообщение от но­вого собе­седника под ником Санни, с аватаркой в виде фотографии Рыжика. Он был на ней почему-то в ма­леньком фиолетовом с блестками скафандре и шлеме с откинутым прозрачным забралом, как у космонавта.

Неиз­вестный писал: «Командир межпланетного эсминца «Ушлый» Военно-Космических Сил Объединенного Содружества Независимых Котов экзопланеты Начхатья гвардии полковник второго ранга Мурло Солнцеподобный сердечно благодарит тебя, Машенька, за неоцени­мую помощь и поддержку! Еда всегда была вкусной, а почесывания – искренними и добро­совестными.

Передавай наш горячий космический привет отцу. Проявив трудовую доблесть и героизм, он достал из бо­лота и сохранил наш спускаемый аппарат, а также предоставил полный комплект оборудования и материалов для его ремонта. Верховный Кошачий Совет при­нял реше­ние за особые заслуги в деле нашего спасения вручить ему высшую награду Объединенного Содружества - Позолоченный Противоблошиный Ошейник первой степени с бубенчиками.

За разрушенный взлетом нашего корабля сарай Павлу Михайловичу Центральным Государственным Банком Начхатьи выделена щедрая компенсация в твердой валюте – 7 кг вяленых мышиных хвостов.

Уже скоро, где-то лет че­рез 80, со следующим рейсом, обязательно завезем то и другое и вручим в торжественной обстановке, готовьтесь. Свидетельство о награждении и чек на компенсацию – во вложенном файле.

Да настигнет смерть ваших врагов! Мур-мур, мяу-мяу!»

Распечатанное Свидетельство – лист формата А4, испещренный непонятными знач­ками и фигурками кошек в разных позах, с отпечатками трех разных кошачьих лап ви­сит теперь у меня на почетном месте над рабо­чим столом, между Грамотой от МГО СП России о награждении медалью имени Грибоедова «Горе от ума» и Сертификатом о прохождении обучения по монтажу оборудования в системе Кан-терм. Однако прежний авторитет в глазах тестя моя первая космическая награда, к сожа­лению, вернуть нисколько не помогла.

А еще, думаю, зря не оставили себе хоть одного Лизкиного котенка. Все-таки наполовину инопланетянин.