Воскресный день 1941 года

Маме, Анне Алексеевне Коржинской

Седёлка, уздечка, шлея и супонь.

Ремённые вожжи. Караковый конь.

По ровному тракту летит тарантас.

На козлах горячий и смуглый хакас.

Как празднично выглядит наша семья!

Мы в новых матросках – и Светка, и я.

И мамино платье с цветочной каймой.

И даже отец в гимнастёрке льняной.

День жаркий, безоблачный и выходной.

Мы были за городом, едем домой.

Охапки цветов полевых и лесных,

И мама венок заплетает из них.

Вот рынок и мостик, а вот поворот.

На улице нашей собрался народ.

Весёлая музыка всюду слышна,

А бабушка плачет: «С германцем война!»

А дед говорит: «Прибегали верхом.

Немедленно быть – приказал военком!»

И снова на козлы садится хакас.

Отец на войну уезжает от нас...

1986

Февраль 1945 года

Пахнет серым зимним сеном,

долгим жданием весны.

Все домишки снегом серым

До бровей заметены.

Воробьи. Труха. Дорога.

Серый медленный закат.

Из растасканного стога

Стебли серые торчат.

Потянуло сеном снова…

А из дальнего двора

Целый день мычит корова,

Не накормлена с утра…

Ставни. Лампа. Лист измятый

Прошлогоднего письма…

Над Сибирью век двадцатый,

сорок пятая зима.

1978

ЧЕЛИБЕЙ И ПЕРЕСВЕТ

Стеною стояла орда Мамая,

стеною стояла Димитрия рать,

часа урочного ожидая –

идти наступать, убивать, умирать...

И вынеслись двое – сшибиться в ударе,

рожон – на рожон и глаза – в глаза:

монах Пересвет, из Брянска боярин,

и Челибей, Темир-Мурза.

Вынеслись двое – в ударе сшибиться,

не ведали оба, чем кончится бой.

Они были витязи, не провидцы,

судьбой не владея, владели собой.

И сшиблись! И врезались, ярко и крепко,

в память – в легенды, романы, холсты, –

символом рыцарства наших предков,

их честной силы и простоты.

Лики их тают в тумане и дыме,

стихает в столетиях стук подков...

Но тонким лучом пробивается имя

сквозь малопрозрачные плиты веков.

И слышишь, над книгою смежив веки,

над Русью далеких веков перезвон...

И веришь, что встретятся в нашем веке

Живые носители этих имен!

И это случилось – Девятого мая,

в Москве, на одной из больших площадей,

из тех, что всегда в этот день собирают

сотни седых молчаливых людей.

Здесь двое, столкнувшись, друг друга узнали,

вестей не имея с военных лет, –

бывший разведчик Темир-Мурзаев

и бывший наводчик Пересвет!

И в крепких объятиях плечи трещали,

и хриплые речи были не в лад,

и тихо звенели металлом медали

до юбилея доживших солдат.

И седина казалась повязкой,

и общей была на скулах слеза,

и – до рассвета – над трапезой братской

стакан – о стакан и глаза – в глаза!

1980