Надежда ТЕРЕХОВА. Нечаянные встречи

Заметки из прошлого

И физики, и лирики

Каждый раз появление на телеэкранах дуэта Стахана Рахимова и Аллы Иошпе вызывает во мне воспоминания первых шагов в журналистике.

В 70-е годы в Мытищах родилась инициатива среди молодёжи – создание комсомольско-молодёжных бригад. Они формировались на заводах, стройках, фабриках, в вузах и научно-исследовательских институтах. Естественно, что главным направлением их заботы были высокие производственные показатели, но со временем спектр молодёжного внимания стал расширяться. К производству добавилась шефская помощь школам, концерты на селе, движение молодых новаторов и изобретателей, участие в КВН-ах и др.

Горком комсомола всячески поддерживал молодёжный энтузиазм, регулярно подводил итоги соревнования, поощряя победителей ценными подарками, необходимым оборудованием для молодёжного досуга, музыкальными инструментами, туристическими путёвками и т.д.

Одной из форм морального поощрения была организация радиопередачи о коллективе-победителе на Мытищинском радио. Причём, ей отводился весь выпуск, а редакция старалась сделать его без формализма и отчётов, с участием самих ребят, их заинтересованных рассказов. Конечно, такие выпуски пользовались особой популярностью и, порой, по просьбам слушателей, их приходилось повторять.

Очередное заседание бюро горкома комсомола явно затянулось, никак не могли определить лидера. Наконец, аплодисменты – в лидеры вышел комсомольско-молодёжный коллектив ОКБ кабельной промышленности. Молодые инженеры по заданию Министерства здравоохранения разработали и изготовили уникальный аппарат – кардиостимулятор.

Меня, человека сугубо гуманитарного и далёкого от технических проблем, да ещё в период нескончаемых споров физиков и лириков, это сообщение очень озадачило. Вспомнила свою твёрдую тройку по физике и поняла, что предстоит «плавание» в предстоящей встрече с молодыми талантами. Тем не менее, я собрала свою волю, договорилась о предстоящем интервью, упорно названивала, но всё-таки добилась пропуска (поскольку предприятие было полусекретным) и в назначенный день отправилась на встречу.

Меня любезно проводили в отдел, где трудилась творческая компания – приятные молодые люди с явным налётом интеллигентности. Большинство из них выглядели моими ровесниками и лишь кое-кто постарше. Из разговора выяснилось, что начальник отдела, с которым была договорённость, ненадолго отлучился и, чтобы не терять время, решила начать разговор с членами коллектива. Подошла к высокой приятной девушке с вопросом, с чего началась работа над заданием. Но она, улыбнувшись, заявила, что её роль слишком мала, лучше обратиться к коллеге, что сидел за соседним столом. Тот, услышав мой вопрос, тоже заявил, что он не главный «закоперщик» и направил меня к другому сотруднику, сказав, что он больше в теме. Однако и последний отказался от разговора, порекомендовав юношу, который скромно сидел в уголке и копался с какими-то проводками. Лицо его мне показалось знакомым, но я не стала напрягаться, потому что неожиданно мелькнула мысль, что «ребятки» решили пошутить надо мной, молодым корреспондентом и гоняют меня по кругу: уж больно лукаво они переглядывались, переадресовывая интеллигентно и учтиво друг к другу. И когда во мне закипело возмущение, и я готова была взорваться, вернулся начальник отдела. Всё пошло как по маслу, он сам представил своих подопечных, обозначил главные направления в работе каждого, включал в разговор, подчёркивал сложность той или иной технологии.

В итоге разговор о ноу-хау с молодыми физиками получился интересным и познавательным. Понимая, насколько высок уровень проделанной работы, и, конечно, довольная полученным материалом, уходя, заметила, что в этом отделе сошлись одни знаменитости и таланты. «Знаменитость у нас одна, – ответил начальник отела. – Это наш скромный Стахан, тот самый, что ковыряется с проводочками. Он делегат Всемирного фестиваля, который состоится в Берлине».

И только в этот момент я вспомнила, откуда знакомо мне его лицо. Оно довольно часто стало появляться в последнее время на эстраде и экранах телевизоров.

Это был начинающий певец Стахан Рахимов. Его нежный лирический тенор быстро стал узнаваем, и многие девчонки таяли от его красоты.

Ситуация разворачивалась неожиданно благоприятно, и я решила ею воспользоваться. Снова в ход пошёл микрофон, и я взялась за Рахима. Из его рассказа выяснила, что он недавний выпускник Энергетического института (МЭИ), попал в ОКБ КП по направлению, очень доволен, что оказался в творческом коллективе.

К сожалению, парень очень смущался, говорил сдержанно и неохотно. На эстраду попал как участник художественной самодеятельности. Как распорядиться судьбой дальше, пока не решил. Участие в фестивале, конечно, волнует, но детали ещё впереди. Под конец разговора обещал прийти на запись после возвращения из Берлина.

К сожалению, обещанной встречи не состоялось, хотя Стахан проработал на ОКБ ещё года три. Коллеги всячески поддерживали его в становлении как певца.

Так, инженер Юра Петрунин, прекрасно владеющий поэтическим словом, позже возглавивший литературное объединение им. Дм. Кедрина, не раз помогал в «шлифовке» текстов песен Рахимова. А песня влюблённого шофёра с очень приятной мелодией написана полностью на слова Петрунина и не раз звучала в концертах и на радио.

Вот так: один физик стал профессиональным литератором, а другой – профессиональным певцом.

Два голоса Родины

Москва, Пятницкая, 25, Дом радио – так ещё до войны называлось это треугольное здание, ставшее позже Госкомитетом по телевидению и радиовещанию.

Я стою в просторном вестибюле перед зеркалом, навожу порядок с волосами, готовлюсь отправиться на совещание к руководству. Ещё несколько штрихов и можно шагать к лифту, как вдруг слышу голос, заставивший меня вздрогнуть и невольно обернуться.

– Людочка, как я рад тебя видеть!

В трёх шагах от меня стоял диктор Юрий Левитан и почтительно целовал руку Людмиле Зыкиной. От неожиданности звука давно знакомого голоса и этой картины искренней и доброй встречи я замерла в ступоре: ещё бы, ведь не каждый день видишь совсем рядом знаменитость, тем более, что последние годы голос Левитана почти не звучал на радио. И вот он рядом, а напротив ещё одна легенда, не уступающая своим талантом и всенародным признанием. Они продолжали беседу, и столько тепла и уважения чувствовалось в каждом из них, в манере общения, в тональности разговора. Было ощущение, что встретились близкие и родные люди.

Уже поднимаясь в лифте, невольно подумала, что эти два человека действительно родственные души, и сроднили их уникальные голоса, подаренные природой. Один своим баритоном заставлял сжиматься сердца людей от военных сводок и в то же время вселял надежду, а потом гремел радостно и победно. И вся страна чутко прислушивалась, улавливая каждый нюанс произнесенного слова диктора Левитана.

Зато другой голос очаровывал наши сердца, когда душа просила отдыха, любви и нежности. Тогда со слезами на глазах мы слушали «Оренбургский пуховый платок» и сопереживали проникновенным словам «Мама, милая мама», потому что они говорили о самом родном и заветном, без чего не может жить русский человек.

Когда же Людмила Зыкина исполняла гражданские песни, сила их воздействия не уступала левитановским военным сводкам, они пробирали до дрожи и озноба, невольно выбивая горькую слезу. Потрясением были её «Рязанские мадонны», а каким материнским отчаянием звучали слова песни «Алексей, Алешенька, сынок»!.. Вряд ли найдётся исполнитель, способный повторить нечто подобное, вобравшее в себя силу, любовь и нежность русской женщины.

И вот эти чародеи человеческих сердец стоят в фойе Гостелерадио, такие простые и доступные, совсем далёкие от тех образов, сложившихся в наших представлениях под воздействием радио или сцены. Так, в моём воображении далёкого военного детства Юрий Левитан – мужественный и мощный мужчина, а и Людмила Зыкина в своём концертном наряде всегда выглядела достаточно монументально. Но в жизни оба довольно далеки от величавости – среднего роста, просты в поведении, без претензий на исключительность.

Оглядываясь на минувший век, можно с уверенностью сказать, что эти две личности были достойным украшением эпохи. Юрий Левитан – голос страны, Людмила Зыкина – её душа.

Пропавшее интервью

Рабочий день в редакции близился к концу, когда в кабинет заглянула оператор Юля и спросила, иду ли я на концерт.

– Какой?

– Сегодня в ДК «Яуза» поёт солист Большого Театра Артур Эйзен.

Услышав фамилию, я невольно застыла, потом стала судорожно собирать магнитофон с принадлежностями. Через минуту вышагивала к дворцу с твёрдым намерением сделать интервью с человеком, который оставил незабываемый след в моей давней школьной жизни.

Наша городская школа славилась хорошим детским хоровым коллективом. В программе обучения тогда были настоящие уроки пения, которые вела Евгения Ивановна, интеллигентная и влюблённая в музыку учительница. Она увлечённо рассказывала об очередном произведении, его авторе, истории создания, и только потом приступала к разучиванию. Её увлечённость была так очевидна и серьёзна, что ни у кого из учащихся не возникало желания «схалтурить» и пропустить урок. Почти к каждому празднику коллектив готовил новую программу, ежегодно участвовал в смотрах хоров, за что имел дипломы и грамоты.

Вот и в далёком 1954 году шла подготовка к конкурсу, на котором мы успешно исполнили хоры из оперы Серова «Рогнеда» и оперы Мурадели «Судьба Тараса», после чего нам было предоставлено право принять участие в заключительном концерте, посвящённом дню рождения В.И. Ленина. Одновременно было предложено подготовить песню Мурадели «Партия – наш рулевой», которую исполнит сводный хор в финале праздничного концерта.

С заданием, благодаря педагогу, справились быстро, ждали генеральных репетиций.

За воспоминаниями не заметила, как позади осталась площадь, парковая аллея, ещё несколько сот метров и я на ступенях дворца-новостройки, который сосем недавно получили мытищинцы и очень этим гордились.

Спешу заглянуть к директору, чтобы уточнить, прибыл ли гость. Он уже в артистической, и я, затаив дыхание, как-то сразу оробела. (А оробеть было от чего – ведущий солист Большого театра, народный артист СССР, выступавший на сценах Ла Скала, Праги, Гранд Опера, Вены и т.д.)

Стучу в дверь и вхожу в комнату. Передо мной очень мирная, почти домашняя картина: знаменитость сидит за столом и пьёт чай (греет горло). Тысячу раз извинившись, я умоляюще попросила певца дать короткое интервью для мытищинского радио. Тот указал на часы, заметив, что до начала концерта времени в обрез. Пообещав быть краткой, включила магнитофон, проследила уровень записи и включилась в разговор. Поинтересовалась, какое впечатление произвел наш новый дворец. На что он заметил: очень внушительно выглядит современный зрительный зал, просторная сцена и что особенно важно для певца – хорошая акустика, позволяющая не пользоваться микрофоном.

«К сожалению, я впервые в вашем городе, – заметил певец, – и меня волнует, как зритель воспримет мой классический репертуар».

Заверив, что мытищинцы умеют ценить настоящее искусство, я с грустью услышала первый звонок, приглашающий в зал. Задав ещё пару вопросов, я направилась к двери и вдруг, неожиданно даже для самой себя, заметила, что мы встретились не впервые, и даже принимали участие в одном концерте, более того, в одном номере.

– Что Вы говорите!.. – удивился он. – И когда же это было?

– Сорок лет назад, – ответила я.

– ?

…Тогда, будучи ученицей 8-го класса и участницей школьного хора, я принимала участие в праздничном концерте. Наш хор сначала выступил со своей программой, а затем – в составе сводного хора с песней «Партия – наш рулевой». Ради этого финала, в котором участвует и солист, нас накануне привезли на генеральную репетицию. Прошло несколько прогонов, пока, наконец, появился солист.

– Знакомьтесь, наш запевала, студент 3-го курса Московской консерватории – Артур Эйзен, – представил певца дирижёр.

Мы с любопытством разглядывали крепкого, широкоплечего молодого человека, одетого в модную кожаную куртку. Длинные волосы, гладко зачёсанные назад, немного вздёрнутый нос.

Прозвучали такты фортепьянного вступления, и солист запел. Первые звуки густого и мощного баса настолько плотно заполнили всю аудиторию, что стало ясно, ему не хватало пространства. Поэтому дирижёр попросил юношу далее петь фальцетом.

Студент произвёл на нас неизгладимое впечатление. Потрясённые силой, насыщенностью и тембровой окраской голоса, мы понимали, что это особый дар природы, феномен. Одноклассница, отличница Ира Виноградова, таинственным тоном заявила: «Девочки, запомните, этот певец очень скоро станет мировой знаменитостью». А потом тихо добавила: «Посмотрите внимательно, ведь он очень похож на Шаляпина».

Концерт прошёл с большим успехом. Бас молодого певца тоже произвёл неизгладимое впечатление. И публика ему долго аплодировала.

Вот и вся история нашей неожиданной встречи, после которой забыть неповторимый голос невозможно. Тем более, с окончанием школы мы с подружкой «заболели» Большим театром. Всеми правдами и неправдами старались попасть на его спектакли, нередко дежурили по ночам, чтобы купить дешёвые билеты, бывало, что и переплачивали у перекупщиков, когда речь шла о первоклассном составе исполнителей; иногда везло с входными и откидными местами. Знали назубок всех ведущих солистов. В ряду исполнителей вскоре появилась и фамилия Артура Эйзена, который успешно осваивал репертуар опер русских и зарубежных композиторов. Кстати, я и фильм видела с его участием, посвященный Степану Разину. Впечатлило!

В коридоре вовсю трезвонил последний звонок. Солист поднялся и после небольшой паузы заметил: «Спасибо за добрые слова, очень неожиданные. Тронут таким долголетним вниманием к моей персоне. Ну а вашей однокласснице, отличнице Ире Виноградовой передайте, что её слова оказались вещими».

Я поблагодарила собеседника за интервью и пожелала успеха у мытищинских слушателей. И вот – полтора часа музыкального наслаждения: бисировали каждый номер, публика принимала певца с восторгом, долго не отпускала со сцены.

Наполненная музыкой и восторгом, шагала я после концерта по аллее парка, мечтая о том, какую отличную передачу сделаю из записанного материала. Решила не тащиться с магнитофоном домой, а занести его в редакцию, заодно послушать сделанную запись. В студии уселась в кресло, расслабилась, включила плёнку на усилитель, приготовилась слушать. Прозвучали слова приветствия, потом пошло сплошное заикание и далее тишина, звука нет. И сколько я не перематывала плёнку – звука не было. Шок был такой, что невозможно описать. Досада, обида, отчаяние буквально парализовали меня. С ужасом понимала, что такой желанный материал пропал.

Это была самая большая потеря за долгие годы моей журналистской работы.

После я разобралась в причинах неудачи. Увлекшись беседой, я не заметила, как штекер выскользнул из гнезда магнитофона, и связь прервалась. Увы, в то время нам в редакцию доставались магнитофоны, бывшие в потреблении, порой такие разболтанные, что о качестве записи можно лишь мечтать. Вот один из них и сыграл со мной злую шутку, от которой болит до сих пор. И каждый раз, вспоминая об этом, успокаиваю себя мыслью, что интервью-то всё-таки было.

В гостях у Гейченко

Как быстро бежит время… Вот уже и 21-ый век с его трагедиями и победами перешагнул на второе десятилетие. И, кажется, что всё тяжёлое, неустроенное, ненадёжное прошлого столетия осталось позади и о нём не хочется вспоминать. Но вряд ли согласится с этим отношением поколение тех времен. Многие достигли целей, к которым стремились. Значит, было в ушедшей жизни что-то такое, что поддерживало, укрепляло, помогало развитию человека, его стремлению к лучшему, благородному.

Действительно, чем дальше народ отходил от войны, голода и нищеты, тем больше тянуло к светлому, чистому и прекрасному. Особенно торопилась молодёжь заполнить пустоты в воспитании и образовании, которые возникли в годы лишений.

Молодежь была готова сидеть на ступеньках театра, постелив газету, чтобы увидеть спектакль на Таганке, ночами стояла в очереди у касс Большого театра, сидела на 5-ом ярусе, лишь бы услышать голос Михайлова или увидеть непревзойдённых Уланову и Плисецкую. Использовала любой пропуск или конрамарку, пытаясь попасть на концерт очередной знаменитости в Консерватории.

А потом нахлынула волна знакомства и изучения наших городов, полных самобытности, архитектурных памятников, исторических событий. И потянулись к ним экскурсионные поезда и автобусы, полные любознательных людей. Кстати, этот познавательный процесс был вполне доступен каждому желающему. Профсоюзная путёвка за 15-20 рублей могла увезти тебя на 2-3 дня в Ригу или Киев, Таллин или Кишинёв, Владимир или Баку. Ходи, знакомься, изучай, впитывай красоту и колорит. И тот, кто стремился к внутреннему обогащению, охотно пользовался этими возможностями.

Небывалого размаха достигла любовь к поэзии. Переполненные залы Политехнического музея, многотысячные импровизированные выступления молодых литераторов у памятников Пушкина и Маяковского. Стихи Евгения Евтушенко, Беллы Ахмадулиной, Роберта Рождественского будоражили молодые сердца – поэтический хмель бродил в человеческих душах. Возвращались имена и тех, кого незаслуженно запрещали и ограничивали: Есенина, Клюева, Цветаевой, Ахматовой и др.

Поэтическая волна вернула народу его классиков, родоначальников русской словесности.

Именно тогда в нашем коллективе зародилось желание посетить пушкинские места и, в первую очередь, Михайловское. Притягательность «колыбели» пушкинского творчества усиливалась личностью главного хранителя его Михайловского лукоморья – Семёна Степановича Гейченко. Человек необыкновенной судьбы, ещё в 1937 году впервые вдохнувший завораживающий аромат пушкинской поэзии, он посвятил ей всю жизнь. И даже война, покалечившая его, не смогла оборвать связующую нить любви к поэтическим пенатам.

Немцы уничтожили всё: барский дом, домик няни, хозяйственные постройки, под трёхсотлетним дубом устроили дот, изуродовали парк и лес. Но люди выжили, хотя ютились в землянках, как и наш герой. Восстанавливали тяжело, по брёвнышку, но уже 6-го июня 1945 года, в день рождения поэта, на Михайловской поляне зазвучали стихи в исполнении директора заповедника Семёна Гейченко, а по ступенькам Святогорского монастыря вновь поднимались люди, чтобы возложить цветы к подножию памятника.

Гейченко жил в удивительном духовном состоянии пушкинского времени, желая возродить былую колыбель поэта. В кратчайшие сроки поднялся барский дом, домик няни и другие постройки. Каждая деталь, что делалась в заповеднике, выверялась согласно архивам и живым свидетелям. Потому-то и усадьба, и окрестности предстают сегодня такими, как были при жизни поэта. И в этом заслуга удивительного, преданнейшего пушкиниста Семёна Степановича Гейченко.

Наша поездка в Михайловское состоялась в год 40-летия Победы. Улеглись праздничные торжества, поубавилось туристов, спокойнее стало на дорогах. В последних числах мая группа на автобусе отправилась на экскурсию. Среди подарков и сувениров, приготовленных для хозяина, особого внимания заслуживала медаль в честь юбилея Победы. Она была разработана художниками завода художественного литья им. Белашовой и отличалась необыкновенным изяществом и ювелирной обработкой. Всего таких медалей отлили 10 штук, из которых 9 предназначались для заводских участников Великой Отечественной войны. После долгих переговоров с директором завода десятый экземпляр был передан в дар хранителю музея.

Гейченко высоко оценил искусство мытищинских мастеров и с большой теплотой вспомнил встречи на нашей земле, особенно со скульптором Надеждой Белашовой. Они сотрудничали, когда на заводе отливали памятник Пушкину. Юный поэт изображен сидящим на скамье. Гейченко говорил, что это самый изящный и воздушный скульптурный портрет Пушкина, точно передающий юный возраст лицеиста.

Наша беседа с хозяином Пушкиногорья была недолгой, но насыщенной. Его живо интересовала жизнь города, перспектива развития завода, интересные заказы, круг скульпторов и т.д. Нас – пополнение фондов музея, поиски и находки разбросанных по всему свету артефактов, связанных с именем поэта, необычные истории и приключения экспонатов.

Покидая скромный кабинет хозяина, мы попросили дать нам экскурсовода, влюблённого в творчество Пушкина. Такого, от которого невозможно оторваться, чтобы в полной мере понять пронзительность михайловского очарования. Директор улыбнулся: «Есть у меня такая, уж она вас не отпустит. Зовут её Оленька».

Пришла молодая и скромная девушка, но уже кандидат филологических наук и взяла нас под свою опеку.

Первые шаги по аллеям парка, её удивительная поэтическая речь, далёкая от деревянных штампов и оборотов экскурсоводов, невольно втягивала нас в мир пушкинского слова, его лирики, делая как бы соучастниками творчества. И мы боялись оторваться от нашей волшебницы, пропустить что-то, уже не различая, где она говорит словами поэта, а где своими собственными. Это был единый монолог, единая музыка повествования. Тепло и почти по-родственному воспринимали мы барский дом, сказочную избушку Арины Родионовны, удивительные просторы лугов и полей, раскинувшихся по обе стороны извилистой речки Сороти. Кружило голову ароматом цветущей сирени, разнотравья, хотелось упасть и вдыхать этот божественный эфир. Но Оля, видимо, почувствовав наше состояние, попросила максимально сохранять травостой, по которому мы шагали, поскольку через неделю в Михайловском состоится очередной поэтический праздник, посвящённый Дню рождения поэта, а его принято встречать первозданной красотой.

А потом мы шли длинной тропой вдоль реки, взбирались по высокой лестнице на Тригорское взгорье и долго бродили по аллеям парка, где поэт вместе с хозяевами проводил радостные и счастливые часы своего михайловского заточения. Оттуда же любовались далёким Петровским – вотчиной предков поэта. Благодаря выразительности и богатству языка нашей наставницы мы легко представляли картины развлечений тригорской молодёжи: игры в литературные шарады, посиделки у самовара под столетней елью на поляне «Часы», вечернее музицирование под мерцание свечей, святочные переодевания и гадание, искромётные катания на Масленицу.

Мы с грустью расставалась с чаровницей Олей, когда наш поход подошёл к концу. Казалось, что она уносит частичку пушкинского очарования, витавшего над нами на всём пути нашего экскурса. В знак благодарности и памяти о мытищинцах, мы вручили девушке авторский жостовский поднос.

На обратном пути группа вновь заехала к Семёну Степановичу, чтобы поблагодарить и записать свои впечатления в книге отзывов. Расставаясь, он вручил мне небольшой сборник стихов Пушкина михайловского периода с собственным предисловием, плакетку предстоящего Дня поэзии и меленький портрет поэта на гербовой бумаге.

Закончилась наша экскурсия возложением цветов к памятнику поэту у Святогорского монастыря и посещением Пушкинских гор. Там мы встретились с творением мытищинских мастеров – скульптурой поэта-лицеиста, сидящего на скамье.

С тех пор прошло более 30 лет. Ушёл из жизни и главный хранитель Пушкиногорья, но я периодически открываю подаренный сборник, чтобы вспомнить его составителя. И тогда вновь звучат строки поэта:

Брожу ли я вдоль улиц шумных,

Вхожу ль во многолюдный храм,

Сижу ль меж юношей безумных,

Я предаюсь своим мечтам.

Я говорю: промчатся годы,

И сколько здесь не видно нас,

Мы все сойдём под вечны своды,

И чей-нибудь уж близок час.

Неожиданные приключения

Поезд мерно постукивал колесами, вагон слегка покачивало, невольно навевая дрему. За окном мелькали полустанки, поля с весенними всходами, прозрачные перелески, но чаще всего – небольшие деревеньки. Позади осталась российская земля, на смену пришли белорусские просторы с ухоженными полями, лесными массивами и стадами коров, которые, несмотря на весеннюю рань, уже на пастбищах. Май вступал в пору цветения.

Я отрываю взгляд от окна, пытаюсь читать, но мысли возвращаются к составу группы, которую впервые везу за границу. Снова и снова просматриваю список туристов: две учительницы, инженер, три медика, заводской мастер, токарь-женщина, начальник цеха и т.д. – люди достойные, рекомендованные. И всё-таки душа болит: как всё сложится впереди, предстоит встреча с администрацией города-побратима Нимбурга. Здесь мои мысли прерываются, потому что поезд начинает резко тормозить. Смотрю в окно: нет ни станции, ни полустанка, а лишь переезд, где стоит «Скорая помощь». Подумала, что кому-то плохо, но поскольку вокруг «Скорой» никакого движения, то минут через десять состав двинулся дальше. До пограничного Чопа осталось ещё часа два пути и можно спокойно отдохнуть до начала пограничного досмотра.

Едва успев задремать, просыпаюсь от взволнованного мужского голоса. Спрашивает, где руководитель группы. Открываю дверь купе и вижу встревоженного бригадира поезда с официанткой.

– В чём дело?

– У вас есть в группе медики? Выручайте. В чешском вагоне рожает молодая женщина. Мы останавливали поезд, хотели отправить её на «Скорой», но она отказалась, надеясь дотерпеть до границы. Но сейчас начались роды и нужна медицинская помощь. На оставшемся участке уже нельзя остановить состав, тем более, что нет подходящего населённого пункта. Вся надежда на ваших медиков, помогите…

Лихорадочно вспоминаю своих медиков-туристов: Евдокия Николаевна – заведующая городской стоматологической поликлиникой, с ней в паре старшая медсестра. Ещё один медик Валентина Макарова – врач по туберкулезу костей. Так что выбор небольшой, надежда на сознательность и врачебный долг.

После недолгих уговоров согласие дала Евдокия Николаевна, и мы под конвоем бригадира отправились к роженице. Идти пришлось почти через весь состав, поскольку чешские вагоны были в самом хвосте. У одного из купе стояла заплаканная пожилая женщина, мать роженицы и такой же зарёванный её брат. При виде нас она буквально бросилась навстречу с единственным словом, которое повторяла как заклинание: «Помочи, помочи». Вместе с медсестрой Евдокия Николаевна вошла в купе, а мы остались ждать её распоряжений. Буквально через одну-две минуты она открыла дверь и срочно потребовала кипяток, водку, йод и ножницы. Бригадир и официантка бросились за необходимым, а мы с Валентиной успокаивали родственников и ждали следующих команд. Вскоре выглянула медсестра и сообщила, что нужна марля. У будущей мамочки не оказалось ни чистых пелёнок, ни салфеток, ни простыней. Надо найти хотя бы марлю, чтобы на первых порах запеленать ребенка. Оставив Валентину у двери, я поспешила к своим женщинам с надеждой, что у кого-нибудь непременно найдется нужная ткань. И действительно, целых два полотна марли выделили женщины для новорожденного.

Вернувшись к купе, поняла, что процесс идет полным ходом: за дверью слышались стоны и строгий голос врача, которая требовала от роженицы тужиться и кричать. А та не понимала, зачем кричать, считая это неприличным. Но Евдокия Николаевна снова требовала, чтобы та кричала во весь голос, тем самым помогая ребенку. И когда, наконец, раздался крик во всю силу лёгких, процесс пошёл быстрее и вскоре мы услышали тонкий детский писк – плакал новорожденный. Все облегченно вздохнули – страдания остались позади. Мы поздравили бабушку, которая заливалась слезами, и, конечно, друг друга. Через несколько минут нам показали в дверном проеме маленькое создание, закутанное в марлю, и объявили – девочка.

Подоспел бригадир, поблагодарил всех за помощь и сообщил, что в Чопе молодую маму будет ожидать «Скорая помощь».

Мы собрались было к своим, но тут новоиспеченная бабушка вдруг заволновалась, стала быстро говорить, пытаясь что-то объяснить, пока, наконец, мы не догадались, что её интересует имя нашего врача.

«Евдокия, Евдокия», – сказала я, но взволнованная женщина никак не могла выговорить это имя и тогда Валя подсказала, что проще «Дуся».

«Дуся, Дуся» – радостно закивала та, четко выговаривая каждую букву, а потом переиначивая на свой лад «Дуся, Дася, Данычка».

Тем временем наша группа, обсуждала внезапное приключение и радостный его исход. Кто-то предложил его отметить и оставить новорождённой память о мытищинской доброте и великодушии. Из туристического «общака» выбрали жостовкий поднос, хохломские ложки, шёлковую косынку и поздравительную открытку, где, между прочим, указали адрес врача-спасителя. Перед самой остановкой в Чопе вручили наши подарки маме. Та уже немного оправилась, крепко прижимала к груди девочку, улыбалась и довольно сносно по-русски благодарила всех и особенно Евдокию Николаевну, называя её второй мамой, мамой-спасительницей.

Поезд замедлил ход, и к вагону направилась бригада «Скорой помощи». Польские медики оперативно организовали передислокацию мамочки с дитём из вагона в неотложку и быстро уехали. Нам же предстоял пограничный досмотр. Когда, наконец, всё успокоилось и наше путешествие продолжилось, уставшая Евдокия Николаевна рассказала незатейливую историю молодой мамы. Ей всего 19 лет, училась в Ростовском строительном институте, помня о предстоящих родах, досрочно сдала весеннюю сессию, вызвала маму с братом, чтобы помогли в переезде на родину. Но, видимо, ошиблась в сроках, потому и оказалась совсем неподготовленной. Хорошо, что виновница событий понимала и говорила по-русски, чётко отвечала на вопросы врача и выполняла его рекомендации. Так что помощь подоспела вовремя, и роды прошли благополучно.

Поезд продолжал отмерять километры на польской земле, туристы коротали время, отсыпаясь на полках, кто-то читал книги, другие тихо беседовали, в общем, наступило затишье, а я подводила итоги первого дня путешествия с незапланированными приключениями, надеясь, что дальше будет всё спокойнее.

До конца пути доехали без осложнений, нас встретили представители туристической фирмы и администрации Нимбургского района. Мы ещё раз обсудили предстоящую программу пребывания и отправились в гостиницу «Москва», которая находилась в самом центре города.

Прага встретила нас прекрасной погодой: весна здесь была в самом разгаре, полыхали грозди сирени, клумбы скрывались под тяжёлыми головками тюльпанов, аромат разливался повсюду, город утопал в цветах. Они красовались на подоконниках и балконах жилых домов, в вазонах при парадных входах у многочисленных кафе и баров. Цветочное и ароматное буйство придавало сил, и моя группа без устали спешила за экскурсоводом, знакомившим с историей города, его дворцов и соборов, достопримечательных мест.

Нет смысла останавливаться на деталях, потому что по Праге можно бродить сутками, и каждый раз открывать новое, незнакомое, завораживающее. Замечу только, что свой первый день мы закончили в уникальном заведении, которым гордятся все пражане – самом старинном пивном баре, которому более пятисот лет. Он представлял собой средневековое здание с многочисленными залами, арочными перекрытиями, длинными столами и лавками, старинными светильниками. По отзывам моих подопечных, время, проведенное в баре, стало хорошей компенсацией за многочасовые походы по городу.

На следующий день нас встречали в Нимбурге. В ратуше состоялся небольшой официальный приём, затем мытищинцы возложили цветы к монументу наших солдат, погибших во время пражских событий 1968 года. Далее, разбившись по группам, туристы разъехались по предприятиям и организациям округа. Они побывали в курортном Падебрады, на Судоремонтном заводе, Лисе на Лабе, вагонном заводе, на стройке.

Всё шло по плану и ничто не грозило какими-либо осложнениями. А они потихонечку подкрадывались. Дело в том, что именно в этот день и даже час, назначенный для банкета, в Праге начинался финальный матч чемпионата мира по хоккею сборных команд СССР и Чехословакии.

По возвращению всех групп нас пригласили в банкетный зал культурного центра Нимбурга. Прием шел в обычном режиме: говорили о сотрудничестве городов-побратимов, дружбе и взаимных связях между предприятиями, обмене делегациями и так далее. Тем временем наши мужчины обнаружили, что через стенку, в баре, местные болельщики смотрят матч по телевидению. И они по очереди, не нарушая застолья, стали заглядывать в бар, чтобы увидеть хотя бы фрагменты игры. Тем не менее, когда нашей команде забили гол, за стеной раздался такой хор, что скрывать ход игры стало бессмысленно, и глава мэрии предложил тост за доброе начало. Ответный гол наших ребят был воспринят более сдержанно, а когда они забили второй гол, в ходе приёма повеяло холодком. Беседа становилась натянутой, меньше стало доброжелательных улыбок, хоккей и его счет резко менял градус доброй встречи.

К счастью заиграл оркестр, приглашая на танцы. И это был удобный повод выплеснуть эмоции. Наши мужчины дружно бросились приглашать дам принимающей стороны, пытаясь уменьшить возникшее напряжение. На какое-то время в зале установилось спокойное равновесие, но когда в ворота чехов влетел третий гол, настроение хозяев вечера резко изменилось. Глава мэрии, вежливо извинившись, сообщил, что вынужден покинуть мероприятие по семейным обстоятельствам. Возникло легкое беспокойство, потому что я почувствовала, насколько болезненно чехи воспринимают проигрыши своей команды.

Положение уже не спасали ни оркестр, ни танцы. Поэтому после четвертого гола я поблагодарила нимбургских товарищей за теплый прием, от имени делегации вручила подарки мытищинцев, а также напомнила о необходимости возвращения в Прагу. Соблюдая традиции, наши побратимы, провожая женщин делегации, вручали каждой букет из сирени и тюльпанов.

Довольные приемом, а ещё больше победой хоккеистов, мои туристы, устроившись в автобусе, дали волю своим чувствам. Всю дорогу от переполнявшей радости пели песни, не стесняясь вокальных данных. Пели все подряд: современные, русские народные, украинские – репертуар был нескончаем, но главное – в салоне не было равнодушных.

Благостное состояние и приподнятое настроение сказались на поведении наших мужчин, когда мы прибыли к гостинице. Они галантно подавали женщинам руку, когда те выходили из автобуса, любезно поддерживали под локоток, а те, нарядные и разрумянившиеся, торжественно вышагивали с букетами цветов по длинной лестнице гостиницы. Конечно, наше явление не осталось без внимания окружающих, многие сочли, что приехали артисты.

В вестибюле, подгоняя отстающих, обратила внимание, что ко мне присматриваются двое мужчин: один лет сорока, другой помоложе. В тот момент, когда я уже собралась подняться в свой номер, один из них подошел ко мне с вопросом:

– Скажите, вы не из Москвы?

– Мы из Мытищ.

Он позвал своего напарника и когда тот подошел, смущаясь, спросил, есть ли у нас водка.

– ?

Сбивчиво, извиняясь, они поведали о своей проблеме. Оба из нашей сборной хоккейной команды, вернее, её обслуживающего персонала, молодой – массажист, старший – врач. Игроки команды только что уехали на торжественный прием, а им даже нечем отметить сегодняшнюю уникальную победу. Готовы купить, обменять любые виски, ромы, текилы и пр. на родную водку. Выручайте. (Оказалось, что наша группа жила в одной гостинице с хоккейной командой). Я обещала помочь при условии, если они расскажут группе о тонкостях встречи, игровых моментах, а также награждении команды.

В назначенный час вся группа собралась в моём номере, я представила гостей, быстро завязался разговор, нашлись общие знакомые, начался подробный разбор игры. Не останавливаясь на деталях, замечу, что появившаяся бутылка и вобла помогли слушателям узнать не только подробности борьбы на поле, но и за кулисами, когда после нашей победы, долго не поднимался советский флаг. Оказалось, что заранее был подготовлен чешский, а наш лежал в каком-то закутке и его долго не могли найти.

Расходились далеко за полночь довольные друг другом. В подарок гостям вручили две бутылки «Столичной», и они, безмерно благодарные, готовы были выполнить наши желания. Естественно, желание одно – клюшки с автографами игроков-чемпионов. Те, прощаясь, клятвенно обещали встретить нас в Москве обещанным презентом.

Наше путешествие продолжалось. Мы побывали на фабрике «Богемия», где рождается знаменитый чешский хрусталь, на минеральных источниках в Марианских Лазнах и, конечно, в Карловых Варах. Кстати, пребывание в этом курортном городе пополнилось дополнительным зрелищем – международным веломарафоном «Париж – Дакар». И мы, естественно, стали его зрителями. Правда, погода сыграла с гонщиками злую шутку. Именно в тот момент, когда первые участники достигли Карловых Вар, разразился такой ливень, что, казалось, будто он стоит сплошной стеной. Бедные гонщики в своих облегающих костюмах, политые дождем, напоминали ощипанных цыплят, но упорно продолжали крутить педали. Мы стояли на балконе под зонтами и наблюдали, как бедных ребят буквально втаскивают в гостиницу, накрывая их одеялами. Впрочем, утром они ходили как ни в чем не бывало.

В Москву группа вернулась согласно дате и расписанию. И, конечно, приятно было увидеть среди встречающих знакомые лица наших пражских гостей с клюшками в руках, на которых красовались автографы игроков, участников знаменитого матча.

Одна из клюшек в качестве сувенира была передана администрации Мытищинского района.

Турпоездка вполне удалась, а все приключения, которые произошли в ходе её, только обогатили путешествие, придали особую остроту и привлекательность. Кстати, ровно через год в адрес стоматологической поликлиники, на имя Евдокии Николаевны пришло письмо от роженицы. Она сердечно благодарила спасительницу за мужество и отзывчивость в чрезвычайной ситуации, говорила, что никогда не забудет её благородство. В знак памяти и признательности свою дочь они назвали Дусей (по-чешски Дося). К письму прилагалась фотография улыбающейся мамы и её очаровательной дочки.

Джанхот

Трудно объяснить причину, почему к моменту окончания школы в моём сознании утвердились три главных мечты: поступить в институт, увидеть Ленинград и побывать на море.

Поступить в институт сразу после школы не удалось, решила устроиться на работу, хотя бы на два года, чтобы заработать стаж, который давал некоторые привилегии при зачислении. Но моя трудовая пауза вместо двух лет растянулась на целых шесть. За это время я успела, закончив училище, получить диплом культработника, и в конце концов стать студенткой вечернего отделения Московского института культуры. Тогда же состоялось моё первое свидание с морем, которое растянулось на долгие годы.

Поезд мчит к Новороссийску, и я вторые сутки наблюдаю из окна, как меняется картина мелькающих сел и деревень, бескрайних полей, больших и малых городов. Всё интересно, потому что это дорожное знакомство с большой страной происходит впервые.

Позади 34 часа пути, и я в Новороссийске, далее маршрут лежит в Геленджик, где знакомые советовали мне остановиться. Небольшой местный автобус, забрав пассажиров, быстро проскочил по городским улочкам и выкатился на побережье. Справа показались стрелы подъемных кранов, затем корпуса кораблей, а за ними синевой мелькнуло море. Вот оно, долгожданное, то исчезало за выступами скал, то сверкало переливами волн, притягивая и завораживая. И я, не отрываясь, смотрю, наслаждаясь его красками.

Соседка, видя мой интерес да и бледность кожи, спросила: «Приезжая?» Я кивнула, добавив, что из Москвы, и дальше пошёл обычный разговор дорожного знакомства. Мой интерес предстоящего отдыха она удовлетворила исчерпывающе, рассказав, где находится квартирное бюро, в какой части города лучше снять жильё, где находится рынок, где пляж и т.д. Так что к моменту прибытия на автовокзал я имела полную информацию.

Поблагодарив собеседницу, решила немного осмотреться, и в этот момент почувствовала руку на своём плече. От неожиданности резко обернулась и увидела перед собой белокурую молодую женщину, которая, извиняясь, заметила, что сидела в автобусе сзади и невольно слышала наш разговор об отдыхе. Предлагает присоединиться к ней: она едет к подруге. Та работает, а вдвоём нам будет веселее, тем более, что я ей приглянулась.

Немного оторопев от неожиданного предложения, я поинтересовалась, откуда она и что за подруга ждёт её. Выяснилось, что незнакомка из Балашихи, работает на фабрике, а с подругой они вместе воспитывались в детском доме и до сих пор поддерживают связь.

Не сразу дала согласие, были тревога и сомнения, но, пожалуй, ключевыми в окончательном решении оказались слова «детский дом». Я подумала, что если меня что-то не устроит, есть время устроиться по-своему.

Оказалось, что к подруге Ани (так звали мою спутницу) надо добираться ещё морем, а перед таким соблазном я устоять не могла, и мы бодро зашагали к причалу. В ожидании очередного рейса зашли позавтракать в кафе, посмотрели городской пляж, прибрежную торговлю и, наконец, увидели небольшой белый пароход, причаливший к пирсу.

Короткая стоянка и судно вновь тронулось в рейс. Пассажиров оказалось немного, и они разбрелись по палубе, корме, некоторые устроились внизу в общем салоне. Мы с Аней заняли место на палубе по левому борту, чтобы видеть прибрежную полосу. От Геленджика до Дивноморска берега оказались невысокими, и было видно, что плоское плато занимали виноградники. Но дальше береговая линия резко менялась: к морю спускались высокие скалы, на которых четко проступали пласты различных пород. Почти все они имели овальные формы, и в местах их стыковки чудесным образом цеплялся за камень кустарник и корявые деревца. На вершинах скал яркой шапкой шумел сосновый лес, делая общую картину контрастной и запоминающейся. Мы молча наслаждались этим незнакомым пейзажем, восхищаясь творением природы и стихии.

Минут через тридцать пути скальная гряда закончилась, и впереди мелькнул зеленый островок, сбегающий к морю. По мере приближения он разрастался в широкое ущелье, богато покрытое соснами, кустарником и другой порослью. Великолепная долина увлекала в глубину ущелья, её рассекала небольшая речка, сбегающая с гор и впадающая в море. Прибрежная полоса, усыпанная мелкой галькой, представляла собой прекрасный пляж. Приземистые домики прилепились к берегам реки, делая долину особенно уютной. Но, пожалуй, самым привлекательным объектом выглядел белоснежный двухэтажный корпус старинной постройки с широкой ажурной террасой, балконом и извилистой лестницей, ведущей к беседке в стиле ампир, возвышающейся над морем. На фоне зелени окружающих деревьев и цветущих лиан всё выглядело почти сказочно, и я искренне позавидовала тем, кто живет в этом райском уголке. И вдруг Аня радостно сообщила: «Вот и наш Джанхот, где живет моя подруга». Не поверив своим ушам, переспросила спутницу, здесь ли будет наше пристанище, и та заверила, что именно здесь мы будем отдыхать.

Пароход причалил к пирсу, мы выскочили на берег и зашагали по дороге, ведущей внутрь посёлка. Но не прошли и ста метров, как Аня, бросив чемодан, с криком бросилась к маленькой женщине, идущей навстречу. Объятия, слёзы, вопросы и опять объятия были такими эмоциональными и трогательными, что я боялась нарушить искреннюю радость встречи и потому молча стояла в стороне. Наконец, Аня, вспомнив, что не одна, представила меня Наташе (так звали её подругу) и спросила, не будет ли она возражать, если нас поселится двое. Та согласно кивнула головой, добавив, что так будет веселее. Началась джанхотская эпопея.

Наташа оказалась изумительной женщиной, кристальной чистоты и честности, необыкновенной доброты. Потеряв в войну родителей, выросла в детском доме, по окончании которого была направлена на работу в Балашиху. После обучения освоила профессию ткачихи, но подвело больное сердце. По советам врачей решила поменять место жительства, быть поближе к чистому воздуху и спокойному ритму жизни. Так она оказалась в «Джанхоте», где устроилась на легкую работу в пансионат. С годами стала почти коренной жительницей, если учесть, что в те годы посёлок насчитывал всего 250 человек.

Жила в одиночестве, не решаясь заводить семью. Наше появление нарушило её покой, но она радовалась встрече с давней подругой и новому знакомству, старалась разнообразить наш отдых, рассказывая о минеральных источниках, местных обычаях, дольменах в горах, повадках моря и т.д. Мне не терпелось всё узнать, увидеть, но Аня, человек более уравновешенный и спокойный, заявила, что для неё самое главное – хорошо отдохнуть, загореть и накупаться в море. Понимая краткость её отпуска (всего 2 недели), я не настаивала на дальних походах, но тоже поставила условие – по утрам гулять по лесу.

Наташино жильё находилось в двух километрах от моря в так называемой даче Осиповича (имя старого хозяина). Она была в буквальном смысле встроена в гору, имела два этажа, где проживали три одинокие женщины. Наташина комната находилась на верхнем этаже, практически на вершине горы, оттуда открывался великолепный вид на долину и окрестности. За дачей Осиповича начиналось полное безлюдье, поскольку дальше не было никакого жилья, и царствовал только лес.

Когда Наташа собиралась на работу, мы с Аней выскакивали на волю в ночных нарядах и по тропинке углублялись в лес. Не передать ощущений, которые испытывали мы: чистый, немного острый от ночной прохлады воздух с легким ароматом согретой смолы сосен обволакивал всё тело, проникал глубоко в легкие, кружил голову. Ласковое утреннее солнце дополняло состояние блаженства. Мы бродили по лесу, наслаждаясь полной раскрепощенностью, тишиной и дикой красотой.

И всё-таки мне удалось уговорить Аню на два небольших похода. Один посвятили знакомству с музеем дачи Короленко. Сама дача не принадлежала писателю, её хозяином был брат, но писатель изредка бывал в Джанхоте, отдыхал, наслаждаясь его неповторимым очарованием. В одном из писем назвал этот уголок «зеленой корзиной». Музей достаточно скромен, больше посвящен быту дачников, но всех экскурсантов, как правило, ведут в беседку, где любил проводить свое время писатель. Она стоит несколько выше и оформлена в виде замковой башни, над которой раскинула свой шатёр вековая пицундская сосна. С башни открывается отличный вид на долину, а шум сосны невольно навевает мысли. Возможно, под её шёпот и родилось произведение Короленко «Лес шумит».

В другой раз я уговорила свою спутницу подняться обходным путём на вершину ближайшей скалы, чтобы сверху увидеть морские просторы. Целый час карабкались в гору, пока не оказались наверху. Картина открылась необыкновенная: бескрайняя синева моря, белые буруны волн, разбивающиеся у подножья скал, густые пряди водорослей, плавно качающиеся в волнах; сквозь толщу прозрачной воды чётко просматриваются валуны, большие и мелкие камни, которые тоже кажутся шевелящимися. Ощущение чего-то живого и могучего завораживало, лишая сил нарушить очарование. Даже моя спутница, забыв про свой загар и трудный подъем, сидела смиренно, наслаждаясь открывшейся картиной.

Море притягивало человека не только своей мощью, но и той лаской, которая омывала каждого, решившего окунуться в его волны. Меня в первый же день удивила невесомость тела в морской воде, свобода движения рук и ног, когда хотелось бесконечно плескаться и не чувствовать усталости. Очень быстро изучив ближайшую глубину, свои физические возможности, я поняла, что сигнальный буек для меня не предел. С каждым днем увеличивая заплыв, к концу отдыха я уходила далеко от берега и оттуда любовалась красотой нашего дивного ущелья. Море качало на упругих волнах, давало отдохнуть, прощало мою дерзость.

За купаниями и загораниями незаметно пролетели две недели, и Анин отпуск подошёл к концу. Мы расставались с ней с большой грустью; долго стояли с Наташей на пирсе, глядя вслед пароходу, увозящему её.

На другой день я решила добраться до главной достопримечательности побережья – скалы «Парус», которая стояла в семи километрах от Джанхота. Сразу после завтрака отправилась в путь, надеясь на утреннюю прохладу. Тропа виляла под скалами вдоль морской кромки. И, тем не менее, переход оказался нелегким: дорожка скакала по камням, солнце начинало припекать, скалы нагреваться и только ветер с моря да редкие водопады, стекающие из горных ущелий, помогали немного охладиться.

Через два часа я стояла у подножия знаменитой скалы. Плоская, как печатный лист бумаги, поднявшись на высоту пятиэтажного дома, она уходила своим основанием в море от береговой линии. Толщина её не превышала 1,5-2-х метров. Удивительное творение природы, стоящее уже несколько веков, оказалось неподвластным ни ветрам, ни штормам, ни испепеляющему солнцу. И даже небольшие землетрясения, которые случались в этих местах, не смогли нарушить прочность удивительной скалы. Лишь круглая сквозная пробоина, будто от снаряда, украшает цельность этого колосса, делая его ещё более загадочным.

Оглядев окрестности, обнаружила недалеко приличный пляж, с удовольствием искупалась и присела в тени скалы отдохнуть. Предстоял обратный путь. Он оказался значительно труднее: солнце палило нещадно, скалы раскалились так, что было видно, как дрожит возле них раскаленный воздух, даже ветер с моря совсем не охлаждал. Но я подбадривала себя мыслью, что в одиночку одолела немалый путь и что свидание со скалой состоялось. Пройдя километра два, оглянулась: она хорошо просматривалась и действительно напоминала развернутый парус.

Последствия похода сказались на следующий день, когда болели обгоревшие плечи, спина, руки, ноги. Самочувствие хуже некуда, и я решила немного отдохнуть, отложив прогулку по лесу. Проводив хозяйку на работу, уселась под сосной, что шумела возле дачи, начала собирать алычу, рассыпавшуюся с рядом стоящего дерева и наблюдать, как медленно из-за горы пробиваются лучи восходящего солнца. Сначала они окрашивают макушки деревьев, затем медленно скользят по стволам, спускаясь к зарослям кустарника. Долина ещё в тени, покрыта легким туманом, но когда на неё падает солнечный луч, картина резко меняется: зеркальным отражением сверкает река, миллионами капель вспыхивает роса, в прибрежном кустарнике хороводят птицы. И ты наслаждаешься этим преображением, впитывая его первозданность.

Неожиданно мой слух уловил звуки песни на противоположном склоне ущелья. Оно было ещё в тени, как и лес на его уступах, но песня доносилась из глубины, поражая красотой и проникновенностью. Звучал явно детский голос, чистый, чарующий, будто эльф пел в лесу. Песня приближалась, и я с удивлением узнала мелодию «Санта Лючия». Подумалось, кому в этой глуши, да ещё в такую рань пришла в голову идея петь итальянские песни… И в этот момент из леса показалась детская фигура. Приглядевшись, поняла, что это мальчик лет 10-12, который самозабвенно, явно наслаждаясь звуком своего голоса, безупречно нежного и звонкого, всецело отдавался мелодии. Он шагал по дороге в сторону посёлка, видимо, тоже любуясь красками раннего утра, и песня сама рвалась из маленького сердца. Мне так хотелось увидеть этого местного Робертино Лоретти, но ширина долины охладила мой пыл. Но я благодарна ему за неожиданную радость прикосновения к природному дарованию.

Наши отношения с Наташей стали настолько доверительными и теплыми, мы так прикипели друг к другу, что понимали друг друга с полуслова. По мере возможности я старалась помочь ей в хозяйстве: носила ведра с водой из реки, подсобила убрать картошку с её маленького участка, ездила в Геленджик на базар за овощами и фруктами, варила варенье, благо ягод (ежевики, малины, кизила, алычи) было предостаточно.

К Наташе изредка приходили друзья и знакомые, которые стали и моими знакомыми, так что у нас собралась дружная компания. Она помогала мне ещё лучше изучить окрестности Джанхота. Однажды меня пригласили в соседнее греческое поселение, познакомили с его людьми и бытом. В другой раз позвали посетить виноградник в Прасковеевке, где выращивают необыкновенный по вкусу виноград под названием «Чалш». Крупный и ароматный, с прозрачной мякотью, в которой просвечиваются косточки, он является главным сырьём для изготовления марочного вина «Улыбка».

Супруги Мартыси (Рая и Жора) свозили меня к дольменам в районе Ново-Михайловского, а местный охотник устроил для нашей компании романтическую ночную прогулку в ореховую рощу, откуда мы вернулись с рюкзаками, набитыми лещиной. Отпуск оказался насыщенным и интересным А ещё купания, загорания, ежедневные волейбольные баталии и т.д.

С грустью расставалась я с Наташей и новыми друзьями, обещая вновь появиться в джанхотовской обители. И слово своё сдержала. Четверть века я посещала этот край. Даже когда приходилось отдыхать в Сочи, в самых роскошных санаториях, я оставляла себе неделю для поездки в Джанхот. Я почтой отсылала домой чемодан, оставляя себе минимум одежды, и ракетой отправлялась в любимый уголок. Для полноты счастья мне не хватало его воздуха, уюта, лиц дорогих друзей, которые всегда меня ждали.

Главный звонарь

В череде будних дней бывают такие неожиданные повороты, что остаются в памяти надолго, а то и навсегда. Так было в один из весенних дней далекого 1997 года. Позвонила Юлия Степановна Кирпичёва – тогдашний директор дома культуры «Стройпластмасс» и пригласила на концерт её фольклорного ансамбля в Российском фонде культуры. Она знала мою слабость – любовь к коллективу, который своим талантом блистал не только в родном городе, но и далеко за его пределами, вплоть до зарубежных стран.

Я взяла магнитофон и вместе с артистами отправилась на концерт.

Российский фонд культуры, о котором я раньше ничего не слышала, находился в небольшом старинном особняке почти в центре Москвы, недалеко от строящегося Храма Христа Спасителя. Времени до начала концерта оставалось немного, и все поспешили в зал. Девушки осматривали и осваивали импровизированную сцену, а наша маленькая группа культработников решила осмотреть особняк. Один из залов, довольно светлый и просторный больше походил на банкетный, другой – явный адресат от старых хозяев – с роскошным паркетом замысловатого рисунка; невольно останавливали на себе внимание стены, украшенные прекрасными цветными витражами. Казалось, что эта красота перекочевала сюда из старинных европейских замков. Мы долго любовались увиденным, но звонок поторопил в третий зал, где и должен состояться концерт. Он больше напоминал салон: сцена, точнее, небольшой помост, позволял хорошо видеть выступающих. В зале не было традиционных зрительских рядов, большую часть занимали приставные стулья, что типично для салонов. Не торопясь подходила публика: спокойная, без суеты и волнения, что тоже напоминало салонную.

Концерт состоял из двух частей: выступление юных музыкантов детской музыкальной школы города Дубны и программа мытищинского фольклорного ансамбля.

Исполнение юных музыкантов потрясло слушателей своим мастерством. Произведения Рахманинова, Чайковского, Моцарта так завораживали, что забывались возраст, а порой и рост музыканта. Поражали зрелость, проникновенность и виртуозность звучащих произведений классиков. Публика была очарована и благодарила талантливую молодёжь долгими аплодисментами.

Казалось, что после блестящего начала нашему ансамблю трудно будет преодолеть столь высокую исполнительскую планку. В настроении девушек чувствовалась некоторая напряженность, но Юлия Степановна сумела их настроить, и в зале зазвучали мелодии, рожденные в глубинах народного творчества. Каждая новая песня раскрывала целый пласт человеческой жизни: его переживаний, русской удали и широкой души, радости и печали. А с ней всё выше поднимался уровень эмоционального восприятия, внутреннего восторга и душевного подъема, и зрители, не скрывая этого состояния, бисировали почти после каждого номера.

Успех был потрясающий, и по окончании программы к девушкам и Юлии Степановне обратились сразу несколько человек, видимо, руководителей, с предложением организации концертов и дальнейших контактов. А мы искренне радовались успеху мытищинских солисток. Под этим впечатлением вышли на улицу. Москва вечерела, переулки совсем потемнели, проезжие улицы ещё серели асфальтом. Высотные дома уже начали подсвечивать, как и Храм Христа Спасителя. До его открытия оставалось немного времени, нижняя церковь уже работала и регулярно проводила службы.

Счастливые успехом, немного уставшие от волнений, девушки дружно погрузились в автобус и отправились домой, а мы небольшой группой во главе с Юлией Степановной решили побродить по вечерней Москве, вокруг возрождающегося храма.

Когда подошли к нижней церкви, Юлия Степановна предложила нам побывать на звоннице нового собора – у неё были пригласительные билеты. Надо только дождаться хозяина звонницы – главного звонаря, который подойдет к началу вечерней службы. К нашей группе вскоре присоединились трое молодых людей, которые, как потом выяснилось, проходили обучение звонарному делу у главного мастера. Вскоре появился и он, скромно представившись: Игорь Васильевич Коновалов – старший звонарь Храма Христа Спасителя. В его сопровождении группа направилась на звонницу. Внутренний лифт бесшумно поднял всех наверх. Миновав ещё пару лестничных маршей, мы оказались на смотровой галерее, которая заканчивалась башней с подвешенными колоколами. Молодежь направилась к ним, а я воспользовалась паузой, чтобы поговорить с Игорем Васильевичем.

Коренной москвич, он родился в православной семье, с детства вместе с родителями любил слушать колокольные звоны. Нередко выезжали в другие города, чтобы послушать особенности звучания местных перезвонов. Подростком увлекся более серьёзно, стал собирать пластинки с колокольными звонами, сам пытался записывать звучание колоколов Елоховской церкви. А повзрослев, понял, что без знаний истории храмов трудно познать искусство звона. Активно участвовал в восстановлении Свято-Даниловского монастыря, в оборудовании звонниц многих обителей и храмов. Позднее сам начал звонить в Псково-Печерском монастыре и Троице-Сергиевой Лавре. Практическая работа потребовала анализа и обобщения, подтолкнула к более глубокому исследованию, научной деятельности по воссозданию колокольных наборов церквей и монастырей России. Попутно начал передавать знания молодежи в школе колокольного мастерства.

Нашу беседу пришлось прервать, поскольку подошло время говорить колоколам. По сигналу Игоря Васильевича троица молодцов начала раскачивать «язык» колокола. Со стороны было видно, с каким трудом это им удается, но амплитуда раскачки увеличивалась, пока, наконец, не раздался первый звук – как бы пробный, касательный. Второй – более решительный, третий – густой и такой мощный, что, казалось, накрыл своим звуком округу. Стрелка моего магнитофона улетела резко на максимум и прилипла, казалось, навечно.

Сквозь толщу насыщенного звука послышались перезвоны. Вслед за собором включились звонницы и колокольни соседних храмов, и начался настоящий московский благовест. Мы стояли зачарованные необычной картиной: перед глазами вечерняя столица, внизу просвеченные ряды улиц с потоками машин, в темном небе высятся шпили высоток, легкая апрельская метель и над всей этой красотой плывет многоголосая гармония колокольного хора. Чтобы записать его, мне пришлось спуститься вниз к лифту, чтобы голос главного колокола чисто лег на пленку. Здесь же мы продолжили беседу с Игорем Васильевичем, и я попросила его рассказать, каким образом выстраивается «схема», последовательность включения в перезвон разных колоколов. Оказалось, что главный ритм даёт большой колокол, на него накладывается ритм колоколов средних и всё это накрывает трель самых мелких. Причем, каждый настоящий звонарь имеет и свою технику ритма, которая отличает его от других. Вот почему необходимо изучать искусство звонарей не только монастырей и церквей, но и далёких, глубинных обителей.

Время бежит незаметно. Сегодня Храм Христа Спасителя, как и десятки других восстановленных церквей стали достопримечательностью столицы, гордостью москвичей. Но все они были бы неживыми, если бы их не осенял звон колоколов. И в этом немалая заслуга мастеров, преданных всей душой любимому делу. Игорь Васильевич Коновалов является теперь старшим звонарем Московской патриархии, соборов Московского Кремля и Храма Христа Спасителя, руководителем ансамбля кремлевских звонарей. Успешно продолжает обучение молодых людей, стремящихся освоить технику и искусство звонарного дела.

Свидание с прекрасным

Ура! Сдан последний экзамен, позади шесть лет учебы в институте. Я – свободный человек и впереди у меня двухнедельный отпуск, горные лыжи в Закарпатье.

Самолет из Внукова взял курс на Ивано-Франковск. Удобно устроившись в кресле, решила отключиться и проспать весь полет, компенсируя недосып последних предэкзаменационных дней. Несмотря на шум моторов, дрема быстро накрыла меня и я провалилась в сон.

Не знаю, сколько он продолжался, но проснулась от ощущения, что падаю вниз. Оказалось, самолет попал в воздушную яму. Через иллюминатор вижу, что за бортом вьюжит снегопад, чувствую, как наш лайнер мелко вздрагивает, все чаще проваливается в воздушные ямы. Наконец, голос стюардессы сообщил, что в иду большого снегопада Ивано-Франковск не принимает, и наш самолет делает посадку в киевском аэропорту Борисполь.

Радости это не прибавило, потому что на счету был каждый день короткого отпуска, но что тут изменишь – обстоятельства выше тебя. Надо ждать окончания снегопада. Прошел день, потом ночь, снегопад не прекращался, пассажиры стали роптать. Новый аэропорт ещё был недооборудован: не хватало буфетов, ассортимента продуктов, даже обычной воды, гостиница переполнена. Я думала, как изменить собственную ситуацию, когда неожиданно ко мне подошла женщина лет сорока с вопросом: «Ваше лицо мне кажется знакомым. Откуда вы?» Ответила, что из подмосковных Мытищ, на что она улыбнулась, протянула руку и сказала: «Давайте знакомиться, меня зовут Фира, и я тоже из Мытищ». Так состоялось наше знакомство, которое соединило нас в дальнейшем путешествии. Оказалось, что Фира тоже собиралась покататься на лыжах, только у неё не было путевки, и она не определилась, на какую турбазу ей направиться. Я предложила присоединиться ко мне, надеясь, что вместе мы решим вопрос путёвки.

За разговором выяснилось, что моя знакомая работает искусствоведом в Московском Манеже, знает многих мытищинских художников, работников культуры, наших общих знакомых. Обеих занимала затянувшаяся ситуация с задержкой рейса, и Фира неожиданно предложила двинуться дальше поездом, доехать до Львова, а там и рукой подать до Закарпатья, автобусом можно добраться. Кроме того, будет возможность Львов посмотреть, ведь это город-музей.

Предложение было заманчивым, но вопрос упирался в деньги на дорогу. «Это я беру на себя, – сказала она, – идем в администрацию аэропорта». Её речь о бездушном отношении к пассажирам, когда нет необходимых санитарных условий, пунктов питания, воды была столь убедительна, что на требование вернуть деньги за несостоявшийся перелет администратор тут же ответил необходимым распоряжением.

Получив деньги, мы отправились на киевский вокзал, откуда через полчаса поезд уносил нас в сторону Львова. В город прибыли поздним вечером, попытки устроиться в гостиницу (а мы объехали, кажется, всё, что было) остались безрезультативными, и я предложила вернуться на вокзал, чтобы не оставаться без крыши над головой. Но тут Фира полезла в свою записную книжку и радостно сообщила, что в городе есть её дальние родственники. Такси доставило нас по нужному адресу, нам открыли дверь и мы, извиняясь, попросили убежища на одну ночь. Спасибо добрым людям за приют, за то, что без лишних расспросов пошли навстречу.

Утром, поблагодарив хозяев, мы отправились в центр города в трамвае, битком набитом рабочим людом. Зашел разговор о предстоящих планах, и здесь я полностью положилась на мнение спутницы, поскольку она старше и, главное, имела более глубокие знания по истории города. Трясясь в трамвае, договорились задержаться на два дня, чтобы осмотреть город, посетить исторический музей, картинную галерею, но главное увидеть львовский оперный театр и его уникальный занавес. «А ещё вам надо посетить музей прикладного искусства» – раздался мужской голос за спиной. Обернувшись на голос, увидела вполне приличного, интеллигентного мужчину, который, извиняясь, добавил: «Простите, что подслушал ваш разговор».

– А почему вы советуете этот музей?

– Потому что он очень необычный, а я его директор.

Тут вступилась Фира, заявив, что рада встретить коллегу, но у нас мало времени и главное, мы не устроены с жильём.

– Всё решаемо, – заявил наш новый знакомый, – едем в музей.

Так неожиданно начался этот экскурсионный день, о котором мы нисколько не жалели. Музей был действительно настолько самобытным и художественно богатым, что, боюсь, мне не хватит слов и красок, чтобы выразить всю красоту и оригинальность экспонатов, отражающих весь колорит народного творчества. Это великолепная резьба по дереву, начиная от домашней утвари, неповторимых шкатулок, изящных курительных трубок и мундштуков до музыкальных жалеек и массы других изделий. Особую группу представляли так называемые «пысанки», деревянные яйца, расписанные местным орнаментом, столь разнообразным и неповторимым, ярким и сочным, что восхищению не было конца.

Особую группу составляли изделия из кожи. В крае широко развито тиснение, начиная от сумок, кошельков и кончая обувью. Знаменитые кожаные постолы, тисненые на разный лад – главная обувь жителей горных селений. А расшитые и отороченные мехом безрукавки – мечта любой модницы. В них тоже широко используются кожа, замша, велюр, тиснение. Любопытны изделия из соломы: лапти, шляпы, куклы, кошёлки, корзины. Всё сделано с изяществом, выдумкой и колоритом.

Невозможно исчерпывающе рассказать о всей экспозиции, но то, что музей является настоящей сокровищницей истории народного творчества, его духовного богатства, прикладного искусства, многообразия мастерства, пришедшего из глубины веков, это было очевидно.

Мы искренне благодарили директора за возможность познакомиться с его музеем. Фира обменялась адресами для возможного творческого сотрудничества, и мы с легкой грустью покинули его гостеприимные и завораживающие залы.

Тем временем, хлопотами директора нам был подготовлен номер в гостинице, и мы поспешили туда устраиваться. Наскоро привели себя в порядок, проглотили обед в гостиничном буфете и снова отправились в город, потому что на очереди стоял исторический музей. Он находился на площади Ратуши и был расположен в нескольких особняках. Пока мы их обошли и разобрались в многострадальной истории этого края, стало ясно, почему Львов носит ярко выраженный европейский вид. В нём влияние и Польши, и Венгрии, и Австрии, которые по очереди оккупировали прикарпатские земли, но в целом город действительно красивый и, главное, сохранённый без разрушений. В этом главная заслуга Красной Армии, спасшей заминированный немцами город в далеком 1944 году.

До позднего вечера мы бродили по улицам Львова, любовались многоликой архитектурой их домов, балконов, портиков, ажурностью оград. Своей мощью и одновременно легкостью поразил нас католический собор, который по праву претендовал на доминанту города. Несмотря на помпезность, присутствующую в общем облике, легкие готические колонны и башни, устремляющие его вверх, делают его воздушным. Любопытное решение центральных улиц, которые не имеют прямолинейных направлений и пересечений, а лучами разбегаются в разные стороны от ратуши. Всё это создавало особый колорит, самобытность, но главное – красоту и очарование города. Под стать ему выглядели и горожане: спокойные, достойные, интеллигентные, никуда не спешащие и не суетящиеся. Красивый город, достойные жители.

Назавтра нас ожидал поход в Львовскую картинную галерею.

Казалось, что после Третьяковской галереи москвичей трудно чем-то удивить, тем приятнее было убедиться, что ты ошибаешься, потому что коллекция львовского собрания оказалась богатой и совсем не местнической. Основа собрания была заложена в 1902 году, когда в дар городу были переданы полотна художников Яна Матейко «Смерть Ацерна» и Леопольского «Скупой». Дальнейшим значительным пополнением стала коллекция подольского помещика Яковича. И самым значительным вкладом стали национализированные собрания магнатов Голуховских, Любомирских, графа Пенинского и других. В отделе западного искусства мы увидели полотна Рубенса, Гойи, Робера. Приятно удивили разделы русских художников. В их организации свою помощь оказали Русский музей и Третьяковка. Здесь я впервые увидела работы Шишкина «После шторма в Мери Хове», Врубеля «Волхва», «Портрет историка Костомарова» Николая Гё. Ну и, конечно, целую серию полотен русских художников: И. Репина, И. Левитана, И. Айвазовского, В. Верещагина, К. Коровина и др.

Работники музея любезно ознакомили нас с его историей, провели по всем залам и даже показали полотна, которые хранятся в заказниках.

Покидая этот заповедник картин, я невольно подумала: какое это счастье – прикоснуться к прекрасному, о котором ты раньше не знала.

И вот знакомство с уникальным оперным театром и его занавесом. Вечером, принарядившись, мы с Фирой направились в театр, где шёл балет «Три мушкетера». Обратившись к администратору и представив удостоверения журналиста и искусствоведа, мы сообщили, что прибыли с целью изучения, и в большей степени нас интересует история театра и занавеса. После согласования с руководством нам предложили посмотреть спектакль, а по его окончании театральный искусствовед проведет для нас экскурсию.

В зале театра мы оказались в первом ряду и в полном объеме «насладились» красотой провинциального балета: его великоростными балеринами, слабой хореографией, примитивностью постановки и т.д. Но мы стойко выдержали весь спектакль до конца, понимая, что это не балет Большого театра.

Когда публика покинула зал, к нам вышел очень изящный и интеллигентный седовласый старичок и представился искусствоведом. Для начала он предложил начать знакомство с театрального фасада, тем временем будут проведены работы по спуску занавеса.

К счастью, я сохранила магнитофонную запись, сделанную тогда, и, возможно, дальнейший рассказ будет несколько подробный, но он того стоит.

Театр построен в классических традициях в духе высокого псевдоренессанса. Здание декорировано и снаружи, и внутри работами крупнейших скульпторов (Войтович, Попель и др.) и художников (Герасимович, Рыбковский). В оформлении интерьера использованы позолота (несколько килограммов), разноцветный мрамор, роспись, скульптурные фигуры.

Главный архитектор Горголевский особое внимание уделил театральным помещениям, были изготовлены оригинальные лестницы к каждому балкону с продуманной системой светильников, выделено пространство для художников и декораторов.

Театр открылся 4-го октября 1900 года и поразил всех помпезностью. Особое величие ему придают бронзовые фигуры крылатых символических созданий на главном фасаде. Самую высокую часть фронтона венчает скульптура «Слава» с пальмовой веткой в руках (автор Петр Войтович). Ему же принадлежат фигуры Поэзии и Музыки, а также между колоннами на фасаде фигуры Трагедии и Комедии.

После путешествия по этажам, балконам, фойе и лестницам мы вновь вернулись в зрительный зал. Медленно поплыл сверху занавес, который хранится в специальном кармане и спускается только по особым случаям. Огромное полотно, закрывшее всю сцену, предстало перед нами во всей красе. Впечатление чарующее и ошеломляющее.

Наш гид продолжил рассказ о занавесе. Он был заказан художнику Генриху Семиродскому – поляку родом с Украины. Четыре года работал он над полотном в Италии. Случилось так, что заказчик оказался не в состоянии оплатить работу художника. Тогда Генрих Семиродский преподнес занавес в дар театру, и он был впервые продемонстрирован зрителям 13 января 1901 года.

«Парнас» – так называется уникальное полотно. Иногда его называют «Музы на Парнасе». На самом деле это не музы, а аллегорические фигуры. Творчество, Жизнь, Театр символизируют триаду сюжета картины.

У подножия Парнаса на фоне храма Аполлона – бога поэзии и искусства – изображена центральная фигура Вдохновения в виде Пифии. Рядом стремится ввысь окрыленная Фантазия, которая возникает из испарений из глубин земли. По другую сторону от Пифии стоит Разум в доспехах Минервы с весами в руках – символ равновесия.

Справа на фоне мрачного пейзажа видна толпа людей, которые гонятся за призраками земного счастья: Фортуной, Славой, Любовью. Фигура Истории левой рукой указывает на эту безумную погоню, а в правой руке книга со словами: «Так было, так есть, будет ли так всегда?» Фигуры Трагедии и Комедии дополняют эту группу.

В фигурах представлена аллегорическая трактовка смысла жизни человека. Трудно было освоить весь замысел картины, не говоря уже о её художественном исполнении. Мы смотрели на полотно, не в состоянии оторвать взглядов, казалось, что его очарование бесконечно.

Наше заторможенное состояние нарушил любезный гид. Завершая рассказ о занавесе, сообщил, что во время оккупации немцев он был вывезен из театра в неизвестном направлении. После войны велись долгие поиски, которые, в конце концов, увенчались успехом, и декоративный занавес вернулся на своё место. Сегодня подобные театральные полотна украшают лишь сцены двух театров: Ла Скала и в городе Кракове.

Покидая храм искусства, мы искренне благодарили нашего экскурсовода за внимание и глубокие знания истории театра, которыми он так щедро поделился с нами. В заключение Фира вручила наши адреса на случай дальнейшего сотрудничества с Москвой.

А потом мы долго бродили по Львову, снова и снова наслаждаясь его красотой, особым шармом и даже ароматом. Впереди было путешествие в горы – к первоначальной цели нашего путешествия.

Но это уже совсем другая история. А пока я благодарила судьбу за прерванный полет, который позволил познакомиться с удивительными людьми, влюбленными в искусство и одарившими меня прикосновением к его шедеврам.

Упущенные автографы

В жизни бывает ситуация, когда встречаешь человека, который вроде бы тебе знаком, но откуда – не можешь вспомнить. Вот и начинаешь голову ломать, судорожно думать, где познакомились.

Так было и со мной, когда однажды, шагая в Москве по Старой площади со служебной почтой, увидела, как из-за массивной двери вышла женщина – стройная, красивая, с пышным пучком волос, в строгом костюме и туфлях на каблуках. Застыв на мгновенье на ступеньках и подставив лицо весеннему солнцу, она поправила на плечах большой павловопосадский платок и пошла мне навстречу. Её лицо было удивительно знакомо, но я никак не могла вспомнить, где могла его видеть. Пока мучилась этой мыслью, женщина поравнялась со мной, и я поздоровалась. Она мило улыбнулась, кивнула в ответ, продолжая шагать по тротуару. Озадаченная, я машинально взглянула на дверь, откуда она появилась, увидела над ней вывеску «ЦК КПСС», и память тут же подсказала, что это была Екатерина Алексеевна Фурцева, министр культуры СССР.

Точно такая же история повторилась и с космонавтом Алексеем Елисеевым, которого я неожиданно встретила в коридоре учреждения, далёкого от космических проблем. Поздоровалась, потому что лицо было знакомо, а только потом сообразила, кто это был.

Конец 60-х годов. Арена «Лужники» кипит насыщенной и интересной жизнью. Помимо традиционных и календарных спортивных встреч и соревнований, она часто становится местом массовых мероприятий: студенческих форумов, чемпионатов, олимпийских чествований, концертов и т.д. С большим размахом прошёл здесь чемпионат Европы по волейболу, потрясший зрителей виртуозной игрой японок. Ещё выше поднялся интерес к чемпионату Европы по фигурному катанию, когда не только Москва, но и вся страна прильнула к экранам телевизоров.

Не менее богатой была и культурная жизнь арены. На её сцене выступали известные ансамбли, художественные коллективы и солисты. Москвичам надолго запомнился международный фестиваль цыганской песни; первые выступления после возвращения из Италии Муслима Магомаева; модниц столицы собрал международный показ моды; дети приходили в восторг от новогодних представлений. Тогда всё это было ново, необычно, некоторые мероприятия проводились впервые и вызывали большой ажиотаж. Билетов не достать – раскупались в одночасье. Но мне повезло, потому что муж моей сестры Игорь, будучи студентом медицинского института, подрабатывал в Лужниках массажистом и поэтому всегда держал меня в курсе событий. Вечерняя учеба в институте не позволяла мне посещать всё подряд, но ключевые моменты я не пропускала. Это касалось финальных встреч, показательных выступлений, ярких исполнителей или коллективов.

В тот раз Игорь ждал меня у служебного входа и проводил в буфет, чтобы подкрепиться. Внутренний буфет был небольшой и что самое приятное – без очередей. У прилавка стояло всего два человека. Я решила полакомиться пирожным с кофе. Передо мной стояла маленькая женщина в брючках и красивом пушистом свитере, явно не советского производства. Когда подошла её очередь, она заказала два кофе и десять бутербродов с сырокопченой колбасой. Такая маленькая, подумалось мне, и десять бутербродов. Не многовато ли?..

Поскольку готовых бутербродов в таком количестве не оказалось, буфетчица начала их срочно готовить. Время затянулось, и я забеспокоилась, как бы не опоздать к началу открытия выступлений фигуристов

Наконец, резка и раскладка закончились, кофе подан, женщина расплатилась и позвала мужчину, стоящего недалеко, причём, в таком же свитере. Забрав заказ, пара удалилась.

Я довольно быстро получила свой кофе с пирожным и направилась к столикам. К сожалению, их было немного, причем, все заняты и только у одного имелось свободное место. Когда я присела, то опять увидела те самые десять бутербродов и пару в красивых свитерах. Лица соседей показались мне знакомыми, но как-то отдаленно и неясно, поэтому покончив со своим лакомством, поспешила к Игорю, который махал мне рукой. Уже пробираясь среди рядов, я вдруг ошарашенно остановилась, потому что вспомнила, что это был наш «золотой» дуэт чемпионов мира в парном катании – Людмила Белоусова и Олег Протопопов. Первое желание было броситься назад и попросить автограф, но свет в зале начал угасать, и мы с осторожностью двинулись к своим местам.

Места оказались отличные – четвертый или пятый ряд от бортика, видимость великолепная, каждый элемент как на ладони, даже дыхание исполнителя слышно. Соседями оказались молодые иностранцы – шумные и свободные. Ребята громко разговаривали, юноши заигрывали с девочками, в общем, резвились. Рядом со мной сидела особенно неуёмная пара, которая вела себя по-детски: подталкивали друг друга, что-то отнимали и прятали, смеялись, шутили. Меня, раздосадованную несостоявшимся автографом от «золотой» пары, так и подмывало их урезонить, но начались выступления фигуристов, и молодежь приутихла, более того, стала внимательно следить за каждым участником, записывать что-то в свои блокноты, изредка комментируя.

Я наслаждалась красотой и мастерством участников, их пируэтов, прыжков, замысловатых фигур, потому что восприятие воочию совсем не то, что мы видим на телеэкране. Здесь всё дышало напряжением, эмоциями и даже воздух насыщен восторгом. Поэтому очень удивилась, когда моя соседская неуёмная пара встала и удалилась с трибуны. Опять мелькнула мысль о невоспитанности, но вскоре забыла про них, наслаждаясь очередным дуэтом.

Прошла смена нескольких участников, когда на лед выкатила пара, в которой я с удивлением узнала своих соседей. И в этот момент диктор объявляет, что на льду чемпионы Чехословакии, чемпионы Европы и мира, брат и сестра (Ева и Павел) Романовы. Я так и ахнула: сидела рядом с такими звёздами и понятия не имела, с кем соседствовала. А они, стройные, изящные, в красивых костюмах, уверенно начали рисовать ледяную сказку.

Выступление было безупречным: чистым, синхронным, со сложными дорожками и пируэтами, замысловатой вязью рисунка скольжения, рядом новых элементов, но главное – пара двигалась как единый организм, чутко реагируя на музыкальные нюансы. Почти всё их выступление шло под непрерывные аплодисменты, которые долго не смолкали после его окончания.

К этому моменту я твёрдо решила, что у этих чемпионов непременно возьму автограф. Заранее приготовила программку, достала ручку, стала ждать их возвращения. Но, увы… Пара так и не появилась до конца представления. Моей досаде не было конца – так опростоволоситься, причем вторично, будучи рядом со знаменитостью.

Но урок я всё-таки извлекла. Когда проходила встреча с участниками 21-й зимней Олимпиады, я не упустила возможность получить автограф у самой знаменитой участницы, «королевы ледяной дорожки» конькобежки Лидии Скобликовой. Четыре золотые медали завоевала «уральская молния», а после чемпионата мира по конькобежному спорту, где она повторила свой рекорд по медалям, она была признана абсолютной чемпионкой мира.

Блокадница

Лето 1968 года было особенно благодатным: прочно установилось тепло, недолгие дожди питали землю. Все, что она породила, буйно шло в рост. В такой обстановке трудно усидеть в четырех стенах – манит красота сочной зелени, ласковое солнце, серебряный перезвон хрустального ручья. И человек стремится к этой благодати с великой радостью и надеждой, что жизнь подарит что-то новое и неожиданное.

Видимо, эта тяга и заставила нашу туристскую команду уже с мая отправиться в походы. Нет еще и середины лета, а мы уже успели побывать в Абрамцево и Мураново, разбить палатки и побродить по окрестностям Плещеева озера, пройти километры вдоль реки Истры, посетить храмы Переславля-Залессского, целых два дня провели на Бородинском поле, устроив свой бивак на берегу исторической реки Колочь и осмотрев все памятники участникам сражений.

География наших походов подталкивала группу к дальним маршрутам и, в частности, к морю. Разговоры все чаще крутились вокруг этой идеи, пока, наконец, не оформились в конкретное решение – отправиться на Рижское взморье, побродить по окрестностям, увидеть Ригу и, по возможности, отдохнуть. Прикинули, что сможем уложиться в четыре дня, и группа приступила к подготовке очередного похода, а, точнее, путешествия: разработали маршрут, обновили палатки, добыли тушенку и сгущенку, запасли по ящику огурцов и помидоров.

В середине июля на двух машинах мы отправились в дорогу. В группе было восемь человек, в том числе четверо с водительскими правами. Выехали в ночь. Утром в Вышнем Волочке сделали первую остановку, чтобы перекусить. И здесь выяснилось, что в нашем запланированном маршруте наметилось изменение. Дело в том, что скромный и тихий Толя, член нашей команды, попросил «старшого» заехать в Ленинград, где проживала его тетка, родная сестра Толиного отца, погибшего в начале войны. Они с матерью разыскивали ее все послевоенные годы и, наконец, только-только получили известие о месте ее проживания.

После короткого совещания решили пойти ему навстречу и взяли курс на Ленинград.

По дороге он рассказал, что родители познакомились в Долгопрудном, где отец проходил воинскую службу. После ее окончания остался с любимой девушкой, на которой вскоре и женился. Произошло это накануне войны, когда молодожены планировали поездку в Ленинград для знакомства с родными. Но не случилось… грянула война. Отец был призван в августе 41-го, часть направили на формирование. Мать получила всего три письма, да и то за время пребывания в Подмосковье, в последнем отец сообщал о предполагаемой отправке на фронт. Больше писем не было, и только намного позднее пришла похоронка.

Анатолий родился в 1942 году, и его военное детство прошло под опекой бабушки и мамы, которая больше не выходила замуж. Связи с сестрой отца так и не состоялись, сначала по причине военной неразберихи, затем в связи с убытием адресата, смены фамилии и дальнейшим новым адресом проживания.

В город прибыли в полдень, немного поколесили в поисках нужного адреса, пока не оказались в типичном ленинградском дворе, где дома образуют своеобразный колодец. Взволнованный юноша молча вышел из машины и долго стоял, глядя на окна домов, не решаясь шагнуть в подъезд. Мы его не подгоняли, понимая, как нелегко идти навстречу неизвестн6ости. Наконец, глубоко вздохнув, двинулся к двери подъезда, но вдруг резко развернулся и вновь оказался рядом – бледный, растерянный и со словами: «Я боюсь… вдруг ей будет плохо, ведь я очень похож на отца…» Мы озадаченно молчали, пока наша находчивая и бойкая Лена не заявила, что пойдет с ним для моральной поддержки. И они ушли.

Ребята вылезли из машин, чтобы размяться и продумать, как использовать образовавшуюся паузу. Решили просто погулять по городу, но в тот момент, когда двинулись к выходу, из подъезда заспешила старая женщина, бросилась к нам со словами: «Стойте, я вас умоляю, не уходите. Я Толина тетя и приглашаю всех к себе. Не откажите…» Мы, конечно, несколько смутились, понимая, каково одинокой старой женщине принимать компанию молодежи. Но она со слезами пыталась обхватить всех сразу, ловила за руки и тянула к подъезду.

Решили уступить и успокоить ее. Поднялись на второй этаж, открыли тяжелую дверь и оказались в полумраке длинного коридора коммуналки. Приглядевшись, увидели, что коридор полон соседей, которые с любопытством смотрели на наше появление. Необычность и трогательность ситуации усиливал поток нескончаемых слез тети Шуры (так звали тетю) и сбивчивые слова, с которыми, обращаясь к соседям, вновь и вновь повторяла, что приехал родной человек, что и ей улыбнулось счастье свидеться с кровинушкой погибшего брата, значит, есть бог на свете, коль услышал ее молитвы… За причитаниями открыла дверь в свою комнату, и мы вновь испытали неловкость: узкая, не более 14 метров, она с трудом вмещала в себя кровать, шкаф, холодильник, стол, тумбочку и два стула.

Тетя Шура стала хлопотать вкруг стола. Но дальше инициативу мы взяли на себя: усадили родственников рядом, им было о чем поговорить, а сами взялись за организацию стола. Я с Леной спустилась к машинам, где из своих запасов мы набрали овощей, тушенки, консервов, колбасы, хлеба, чая и другой снеди. Попутно Лена рассказала о моменте встречи родственников, от которого она до сих пор не могла прийти в себя:

– Когда тетя открыла дверь и увидела Анатолия, ее лицо страдальчески исказилось и с криком «Ваня» она повисла на шее парня. Рыдания и потоки слез сотрясали ее маленькое тело. Она с болью всматривалась в знакомые черты, ласково поглаживала по лицу, обнимала, с трудом осознавая, что перед ней сын ее родного брата. На шум стали выходить соседи, не сразу понимая причины коллективного плача, потому что в этот момент ревели и я, и Анатолий.

Вернувшись, мы быстро накрыли стол своими продуктами, с трудом разместились вокруг: девчонок тетя Шура усадила на кровать, парни устроились на табуретках, которые поднесли соседи.

Застолье получилось невеселое, потому что, конечно, разговор пошел о войне и блокаде. Через силу, с большим душевным напряжением, вспоминала она чудовищные испытания. Самое страшное – голод и изнуряющее состояние невозможности утолить его, когда уходят силы, отчего мутнеет разум. Но из последних проблесков сознания цепляешься за жизнь, надеешься на чудо. Голод дал о себе знать почти с самого начала бомбежки города: запасов в доме не было, а магазины резко сократили продажу продуктов, поскольку городские склады сгорели при обстрелах, и для населения ввели продуктовые карточки.

Трагичность блокады во многом возросла с приближением зимы и установившимися морозами. Голод и холод добивали людей: замерзшие трупы появились и на улицах, и в квартирах. Наша новая знакомая спасалась на работе в госпитале санитаркой, ухаживая за ранеными; там же спала в короткие часы передышек. В квартиру заглядывала редко, потому что не было сил добираться, но иногда все-таки решалась, чтобы справиться о состоянии соседей и надеясь получить весточку от брата. В городе исчезла вся живность, стали пропадать и люди. Заговорили о людоедстве, в их дворе пропала девочка-подросток, которая еще сносно выглядела, держалась на ногах; милиция стала задерживать мародеров, торгующих человечиной.

Было больно смотреть на тетю Шуру, которая превозмогая спазм и слезы, непроизвольно сбегавшие по щекам, продолжала свои воспоминания, как бы отчитываясь перед нами. Спасла ее «дорога жизни», когда она, потеряв последние силы, больная и почти безнадежная была переправлена на большую землю и далее в Узбекистан. Там ее с большим трудом вернули к жизни, а когда с города сняли блокаду, она поспешила домой. Но квартира оказалась занятой и ей предоставили комнату в коммуналке, в которой она проживает по настоящее время.

Несмотря на волнение и горькие воспоминания, женщина продолжала удерживать руки племянника, ласково поглаживала их, заглядывала ему в глаза, трепала волосы на голове, повторяя, что он абсолютная копия отца. Пыталась уговорить остаться на денек-другой, но тот клятвенно обещал навестить тетю в ближайшее время, а сейчас не хочет подводить своих друзей.

День перешагнул далеко за вторую половину, приближался вечер,нам предстояло еще покинуть город и подыскать место для пристанища. Группа стала прощаться. Тетя Шура с благодарностью обнимала каждого, приглашала в гости, вышла провожать во двор. И снова слезы, нежное прощание и добрые слова напутствия. Она стояла в центре двора и махала нам рукой, пока машины не скрылись за аркой.

Уже глубоким вечером оказались мы на берегу Финского залива, полюбовались причудливыми валунами, которые особенно смотрелись в водной глади, освещенной приглушенным розовым светом угасающего дня. Попытка поставить палатки и развести костер была прервана внезапным появлением представителя природоохранной службы. Оказалось, что выбранное место является охраняемой зоной, о чем мы не знали, и нам пришлось срочно снимать нашу стоянку.

Снова тронулись в дорогу, ночью проскочили через спящий Таллин и перед рассветом оказались на Рижском побережье. Два дня блаженства на солнечном песчаном пляже, легкий шум прибоя и мягкий шепот прибрежных сосен стали настоящим подарком после долгой дороги. Конечно, мы побродили по окрестностям, встретились с местными рыбаками, объелись настоящей ухой из свежей рыбы и, естественно, дважды посетили и погуляли по улицам Риги.

С грустью группа покидала Прибалтику с намерением снова посетить этот красивый и колоритный край. Но все же самым потрясающим моментом, оставившим память от этого путешествия, была встреча с блокадницей тетей Шурой и ее первая встреча с родным племянником.