к 105-й годовщине со дня рождения поэта  Павла Васильева

         Незабываемо и неподвластно времени творчество русского поэта Павла Васильева, открывшего своей лирикой и эпическими поэмами новую страницу отечественной культуры. Каждая встреча с неукротимым и яростным звучанием его стихов – ошеломляющая! Павел Васильев вошёл в литературу со своим укладом, своим самобытным языком; светлым и щедрым миром своей души. Вдохновенный талант его родился и был вскормлен материнским молоком фольклора. Интонационные истоки его поэм и многих стихотворений затейливо украшены бесценными самородками народной поэзии: обрядовыми плачами, казачьими песнями, частушками, припевками, пословицами и поговорками, загадками и заговорами, былинами и сказками – «По наследству перешло богатство / Древних песен, сон и бубенцы, /  Звон частушек, что в сенях толпятся...»

         Павлу Васильеву эмоционально родственно наследие Сергея Есенина, он стал одним из его любимых поэтов. Оба они пришли на эту землю, «чтобы рубцевать себя и кровью чувств ласкать чужие души». Благодаря творчеству этих выдающихся художников слова, мы ближе подходим «к подлинным уклонам деревенской души», к бережному и одухотворённому отношению к природе и всему живому на земле. И Есенин, и Васильев стремились сохранить русский язык, его красоту и таинство; именно народным, исконным языком они обогатили классическую русскую поэтическую традицию.

         Васильеву были близки и устные мифопоэтические традиции казахского и киргизского народов, их эпос, уходящий своими корнями в далёкую древность. Поэт отлично знал казахский язык, в его творчество органично вошли образы, мотивы, интонации и колорит азиатской культуры, его называли «русский азиат». Щедро раскрывают неиссякаемые грани его творческой натуры  колоритные «Песни киргиз-казаков», драматический, насыщенный обрядовой поэзией «Соляной бунт»; выразительный своими гибкими метафорами «Азиат», восточно-яркая «Ярмарка в Куяндах», прерывистый и стремительный «Джут».   Обычаи и понятия, знакомые и родные каждому казаху и киргизу, стали важнейшей частью его поэзии, истоком духовного родства с азиатскими народами.

         Поэзия Павла Васильева наполнена глубоким знанием жизни, несколькими штрихами созданы филигранные портреты героев и пронзительные диалоги. Его поэзия сродни метафорической живописи, палитра красок которой являет нам мельчайшие черты характера, оттенки чувств, эмоций, отношений, насыщенные и яркие картины родного мира:

Родительница степь, прими мою,

Окрашенную сердца жаркой кровью,

Степную песнь! Склонившись к изголовью

Всех трав твоих, одну тебя пою!

К певучему я обращаюсь звуку,

Его не потускнеет серебро,

Так вкладывай, о степь, в сыновью руку

Кривое ястребиное перо.

(«Родительница степь...», 1935)

         При жизни поэта господствующим мнением критики было признание  стихийности его таланта. П. Васильева относили к «нутряникам», т. е. поэтам, поражающим яркостью и силой эмоций, органичной самобытностью образов, но не способных к сознательному творческому акту и реалистическому обобщению.  Правдивый и вдохновенный взгляд поэта охватывал широчайшую историческую панораму, но не стал «своим» тому времени «синеблузой и краснокосыночной» музы новой революционной поэзии. Большинство критиков делали выводы об идейной и художественной слабости произведений поэта не столько из объективного содержания его произведений, сколько из общей вульгарно-социологической концепции творчества П. Васильева, утверждавшей реакционность его идейно-тематических ориентаций: «кулацкая идеология» (Е. Усиевич), поэзия «псевдонародная»: «баба в расписном сарафане» (К. Зелинский), «собственническое мировосприятие» (Н. Степанов), всё «пронизано сочувствием к белогвардейщине» (А. Коваленков), пресловутые обвинения в натурализме и физиологизме... Осторожны и оговорки конца 60-х – «свободен... от груза поэтической культуры» (С. Залыгин), «напрасно поставлен рядом с Есениным» (А. Макаров) и т. д.  Но были и есть те, кто оставался верен поэту и в годы признания, и в годы забвения:  С. Поделков, Т. Мадзигон, Ал. Михайлов, П. Выходцев, В. Цыбин, Вал. Сорокин, Ст. Куняев, А. Хвалин, П. Косенко.

         Сегодня развеяны все мифы, ошибочные или заказные мнения о замечательном русском поэте, верном сыне родной земли. Бесценные сокровища народно-поэтических традиций, проявляемые у Павла Васильева во множестве определённых художественных приёмов (песенно-частушечные запевки, символическая и аллегорическая образность, ритмический и психологический параллелизм, заставки, эмоциональное усиление и многоступенчатость эпитетов), – сделали его экспрессивный художественный стиль уникальным и неповторимым. Он стал настоящим поэтом-трибуном, зорким летописцем очень непростого, переломного и эпохальное времени.

         Эпические и лирические поэмы – самое значительное и масштабное, что оставил нам П. Васильев, здесь сгущается, концентрируется и обостряется  его  восприятие мира человеческих чувств и мира природы. Здесь наиболее выверен и отточен язык жестов и движений, чётко изображение событий, акцентно ядро действия. Поэмы П. Васильева – панорамные, кинематографически подвижные, многоплановые картины бытия. Особенно раздольно раскрылся его талант в поэмах из жизни семиреченского казачества: «Соляной бунт», «Кулаки» и «Песня о гибели казачьего войска», в главах незаконченной лирической поэмы «Времена года» – «Лето» и «Август». Все эти произведения очень выразительны, насыщены фольклорной стихией, ореолом сказовой поэзии, миром красочного русского свадебного обряда, драматических причетов-плачей. Поэмы подводят определённый итог эмоциональным и нравственным поискам, в них слышна суровая, чеканная поступь выстраданных убеждений поэта. В них взгляд автора наиболее социально зорок. В этом умении соединить эмоциональный напор, размашистую и уверенную локальную живопись с чёткой социальной мыслью рождается зрелость П. Васильева, его самостоятельный эпический художественный стиль.

         Глубокой нежностью и неудержимой страстью принизана любовная лирика, открывающая нам полотно простых сердечных взаимоотношений. Это настоящий призыв к радости и красоте человеческих чувств и желаний, эстетика любви в самом сокровенном её проявлении:

Зажать её всю

Легонько в ладонь,

Как голубя! Сердце услышать.

Пускать и ловить её под гармонь,

И сжать, чтобы стала тише,

Чтоб сделалась смирной.

Рядом садить,

Садовую, счастье невдалеке,

В глаза заглядывать,

Ласку пить,

Руку ей нянчить в своей руке.

(«Соляной бунт»,  1932-1933)

         Мир чувственный и эмоциональный, мир воображения и вдохновения всегда рядом с поэтом, его обволакивающее прикосновение преображает всё вокруг. Его поэтическую речь отличает необыкновенное  звуковое насыщение и тембральная глубина, поражают звуковая аранжировка и модуляция, при которых устраняются скопления согласных, усиливается ритмическая пульсация, виртуозная музыкальность, оркестровость строк. В гармоническом ритме до предела накалённого сердца поэта лейтмотивом тоже проходит звук акцентного накала.

Сто коней разметало дых –

Белой масти густой мороз,

И на скрученных лбах у них

Сто широких буланых звёзд.

(«Лето», 1932)

         Поэт мастерски владел паузным стихом, хореическим размером строк вызывал учащённое сердцебиение, символически использовав смену ритмов, сочетая эту смену с каждым новым смысловым заданием. Не по степи скачут его всадники – по сердцу его, что жило в грозе.

Песня, как молодость, горяча,

Цепляются в небо зубы коней,

Саблею небо руби сплеча,

Чтобы заря потекла по ней!

(«Песня о гибели казачьего войска», 1929-1930)

         Горизонты познания творчества Павла Васильева волшебно-бескрайние, его поэзия не укладывается ни в какие временные и пространственные рамки, она играет всеми гранями любящей и мудрой души, предвидит многое, что  скрыто пеленой грядущих событий и скорбью «дорог ледяных»:

Ой и долог путь к человеку, люди,

Но страна вся в зелени – по колени травы.

Будет вам помилование, люди, будет,

Про меня ж, бедового, спойте вы...

(«Прощание с друзьями», 1936)

         Творческая и жизненная судьба П. Васильева оборвались очень рано, ему исполнилось только 26 лет, его не только убили, но и на десятилетия прервали  путь его поэзии к сердцам, замалчивая его имя. Но мощное, космическое излучение васильевской поэзии сияет в стихах ушедших поэтов – Н. Рубцова,  Б. Ручьёва, Б. Корнилова, Ю. Кузнецова, В. Цыбина, О. Сулейменова, В. Фёдорова, М. Луконина, Я. Смелякова, Д. Блынского, Н. Благова; неукрощённой васильевской силой пульсируют строки наших современников: Л. Щипахиной, Вал. Сорокина, В. Гусева, В. Бояринова, И. Голубничего,  В. Фёдорова, В. Силкина, А. Боброва, Вл. Машковцева...

         Поэт погиб на взлёте. Невосполнима и горька эта потеря, скорбна мысль о том, сколько могло быть им ещё создано, сколько он мог нам подарить солнечной радости, проникновенной правды и необычайного, озарённого красотой родной земли таланта!